Все матросы, офицеры, солдаты, рабы и шлюхи в небольших лодках замерли, уставившись на Льюиса Квинна. Он медленно опустил руки и подошел к подергивающемуся взмыленному животному, тихонько приговаривая все те команды для лошадей, какие знал на двух родных языках, португальском и ирландском.
– Святой отец, не советую вам приближаться к этому созданию, – крикнул лейтенант, чье бледное европейское лицо выделялось среди кабокло[68].– Мы его пристрелим, а труп сожжем, чтобы бешенство не распространилось.
– Тихо, тихо, – приговаривал Квинн, потянувшись за привязью.
Он видел, как пехота выстраивается в ряд и прицеливается. Его пальцы сомкнулись вокруг веревки. С воплем, скорее напоминающим человеческий, чем крик животного, мул отпрянул, брыкнув подкованными копытами. Льюис увернулся от убийственного удара, и тут мул прыгнул. Казалось, на миг животное зависло в воздухе, а потом оно само и его тележка нырнули в зеленые воды залива. Лодки со шлюхами мигом отплыли в сторону. Священник видел, как мул пытается высунуть голову из воды, в его взгляде читалось безумие, он осознавал неминуемую кончину, а пена из пасти теперь окрасилась кровью. Тяжелая поклажа тянула вниз. Квинн видел, как колени взбивают воду, а потом животное исчезло. Пустые мешки из-под сахара всплывали один за другим по мере того, как их содержимое таяло, словно белые водяные цветы, которые распускаются по ночам.
– Ах, бедняжка.
Это было всего лишь животное, но, тем не менее, отец Льюис Квинн шепотом прочел молитву, а лейтенант, подоспевший к священнику, перекрестился.
– С вами все хорошо, святой отец?
– Я не пострадал.
Квинн заметил, что все собравшиеся на пристани: солдаты, рабы и даже проститутки, – повторили жест лейтенанта. Он не сомневался, что дело не только во внезапном приступе смертельного бешенства, но и в его одеянии. Подобное он наблюдал и во время медленного, спокойного, омраченного лишь цингой путешествия «Кристу Редентора» от устья реки Тежу[69]: бормотание, чертыханья, заклинания и молитвы. Священник, черный иезуит на борту. Удачи кораблю не будет.
– Да, я слышал о бешенстве.
– Сначала с ума сходят лошади, а потом и все остальные вьючные животные. Храни нас Господь от напасти.
Лейтенант сделал знак одному из своих солдат отнести сундук священника. Пока молодой офицер провождал его до здания таможни, Квинн во все глаза осматривал место, где только что высадился на берег. Он сразу заметил, что тут не было ни одного человека на лошади. Вообще никаких животных на широкой набережной под отвесной скалой, на которой стоял Сидаде-Альта[70], и на крутой ладейре[71], что поднималась по склону между верхним и нижним Салвадором. Этот город приводили в движение лишь человеческие руки. По мощеным дорожкам и набережным сновали рабы, толкавшие груженые тележки по железным рельсам, согнувшиеся под тяжестью поклажи, висевшей у них на спинах на перекинутых крест-накрест лямках, аккуратно пробирающиеся с носилками среди толпы черных и красных тел и тучных белых мешков с сахаром.
– Как и со всеми бедствиями, земля полнится слухами, – продолжал лейтенант. Солдат, потрепанный мамелуку[72] в сюртуке от униформы и в свободных парусиновых брюках, босой, как раб, следовал в шести шагах позади них. – Бешенство приходит от индейцев из самого сердца леса, это работа голландцев или испанцев, наказание Господне. Не позднее чем на прошлой неделе ангелов видели в Пелори-ньу[73]. Они дрались огромными мечами из света три ночи кряду. И это могут подтвердить лучшие жители Салвадора.
– Мы о таком и не слышали в Коимбре.
– Многое, что происходит в Бразилии, не достигает ушей Португалии. – Лейтенант остановился рядом с оживленным портиком таможни. – Ох, как я и боялся! Так всегда бывает, когда прибытие корабля совпадает с отплытием судов, перевозящих сахар. Сейчас в таможне беспросветная толчея. Не думаю, что вы сможете освободиться раньше, чем через несколько часов. Как офицер короны я имею право утвердить ваше разрешение на въезд в колонию.
– За небольшое вознаграждение, как я понимаю, – сказал Квинн.
– Всего лишь пустяковая пошлина.
– Я нахожусь в непосредственном подчинении архиепископа Бразилии, – Льюис говорил с легким акцентом. Владея сразу несколькими языками и будучи эрудированным человеком, он отлично понимал все те преимущества, которые придавал ему налет таинственности. Крупный мужчина с руками, похожими на лопаты, он беседовал не повышая голоса, как и положено людям его сложения.
– Конечно, святой отец, но в Бразилии все по-другому. Вы увидите: здесь редко что-то происходит без поощрения.
В Бразилии все по-другому. Сколько раз ему говорили эти слова все, начиная с отца Джеймса, его духовного наставника, когда тот поручал ему труднейшее задание, и заканчивая этим дерзким юнцом в парике и треуголке, украшенной перьями.
– Не думаю, что человеку в моем одеянии подобает пролезать вперед на глазах у всех. Нет, я подожду своей очереди в таможне, лейтенант. Когда Господь создал время, то он создал его в изобилии.
Офицер поклонился с кислой миной. Он увел с собой и своего носильщика.
«Я прошу дать мне самое трудное задание». В кабинетах и библиотеках коллегии Коимбры[74] просьба Квинна, которую он ежегодно озвучивал в день покровителя родной Ирландии своему духовному наставнику, была полна рвения и честности. Свечи и аскетичное убранство лишь еще больше его притворство. Каждый год в течение пяти лет он получал один и тот же ответ: «Как только потребуется». В этом году отец Джеймс, преподававший математику миссионерам, отправлявшимся в Китай, где к этой науке относились с особым восторгом, велел зайти к нему после вечернего богослужения.
– Бразилия?
– Бразилия. Где к берегу прибились все грехи человечества. Запрос из коллегии в Салвадоре. Настоятелю требуется адмонитор[75].
– Для каких целей?
– Наш настоятель говорит лишь, что ему требуется адмонитор не из колонии. – Затем отец Джеймс косо усмехнулся. – Мне кажется, это предполагает трудное задание.
Образ отца Джеймса вновь встал перед мысленным взором Квинна: низенького и неразговорчивого уроженца Ольстера со свойственными этой местности акцентом и юмором. Так же, как и он сам, отец Джеймс бежал от уголовного преследования и судоходными маршрутами попал в Португалию.
Льюис Квинн поднял небольшой сундучок и присоединился к шумной толпе под сводами портика. Корабль казался тюрьмой, но мир за его пределами был чересчур велик: горизонт слишком близко, небо слишком далеко, цвета слишком яркие, а люди – крикливые и шумные. Матросы и капитаны, фейторы2 и помещики расступились перед ним, дотрагиваясь до своих медальонов, склоняя головы: идите, святой отец, после вас, святой отец.
