«Вот, блин! А ножа он наверняка не выбросил…»
Виктор расстегнул куртку, полез под нее рукой, будто ища кобуру, и дико заорал:
– Ста-а-ять, я сказал! Буду стрелять!
Грабитель дернулся в сторону, и тут на спину ему прыгнули вдвоем Алексей и еще один из осодмиловцев, повалив его на снег; тут же подскочил третий. Вместе они заломили коренастому руки за спину. Виктор подошел, стараясь, насколько возможно, более спокойно дышать после пробежки, поднял со снега шапку и вернул на голову коренастого. Тот заверещал:
– Отпустите руки, больно! За что бьете? Пустите!
– Ишь ты, – хмыкнул Алексей, – артист, однако.
Из домов к месту происшествия сбегался народ, даже женщины. Виктора поразило, как люди тут же, словно по какому-то инстинкту, бросились навстречу беде, не думая о возможной опасности. В нашем свободном обществе хоть сколько ори – ни одна душа на помощь не придет, каждый сам за себя. А тут – будто в древнем племени при появлении дикого зверя, всем шоблом даже мамонта вырубят. И всего-то прошли какие-то полвека.
– Потерпевшая, посмотрите… – Алексей подвел преступника к женщине, все еще боязливо жавшейся к забору. – Этот пытался вас ограбить?
– Этот, этот! Говорит, сумку давай, а если пикнешь – убью. Он, он, паразит!
– Ладно, не волнуйтесь, сейчас пройдем в штаб, там дадите показания.
– Врет она! Врет она все! Не верьте ей! Она нас в переулок завлекла, а эти, с повязками, на нас напали! Он у меня серебряный портсигар вытащил, проверьте! Не осодмильцы они! Помогите, они меня сейчас за углом убьют!
– Вот в штабе это все и послушают. Давай, двигай. Сэм, Виктор, помогите второму подняться, а то он еще не очухался.
– А-а, суки, мусора! На понт… на понт взяли! Ты, падло, мусор… – заорал коренастый на Виктора. – Меня послезавтра выпустят, я ж тебя, падло, как колбасу…
– Мне показалось, – флегматично спросил Виктор у Алексея, – или задержанный угрожает членам Осодмила физической расправой, отягчая свою вину?
– Не обращайте внимания. Такие всегда грозят.
– Не, я буду страшно переживать. Я теперь не буду спать ночью. Целых три часа. А может быть, и три двадцать.
Шагов через десять коренастый сменил пластинку и начал умолять, чтобы его отпустили. Он рассказал про больную мать, про какие-то страшные карточные долги уголовникам, которые он должен был немедленно отдать, иначе его убьют, что только это толкнуло его на путь преступления, которого он не повторит больше никогда в жизни. Мелкий, не обладая ораторским даром, просто дергался и всхлипывал.
…Дежурство закончилось около десяти. В общагу, как и предсказывал Гена, Александр не вернулся, а сами Гена и Вадим сидели за столами и что-то зубрили. Девушек в это время, видимо, водить не разрешалось.
– Ну как дежурство?
– Спасли прекрасную леди от банды разбойников, – отшутился Виктор. Он решил, что надо отдохнуть и осмыслить всю эту кучу событий. – А учебника по истории партии у вас тут случайно нет?
– В смысле, старого, что ли?
– Ну можно не совсем нового… без последнего съезда…
– Так это… теперь не учебник по истории партии, а по истории советского государства и политической борьбы. У нас же две партии.
«Опять влип».
– Да, точно… это меня чего-то после дежурства клинит. Краткий курс-то это еще когда издавался… Надо отоспаться.
«Действительно, надо сначала газет купить и в книжный – я что, его пропустил утром, кстати? А то спрашиваю невесть что… Стоп. Две партии. Так у них теперь, в довершение ко всему, и система двухпартийная? Не-эт, тут надо осторожно…»
– А зачем вам политистория-то? В агитаторы еще записали?
– Нет, просто завтра идти регистрироваться, вот и боюсь – вдруг чего спросят, а от волнения попутаю.
– А вы никогда раньше не регистрировались?
– Нет.
– Ну и не думайте. Там про это не спросят.
Глава 10
Идентификация без Борна
Эту ночь Виктор спал без снов, словно бы сразу провалившись в какой-то клубящийся сумрак. Утром его поднял звонок Вадимова будильника. Сегодня надо было идти на эту самую загадочную регистрацию, к которой все так легко относились, но никто ничего путного так и не сказал. И самое интересное, никто не сказал, какие туда нужны документы. Вернее, что туда вообще какие-то документы нужны. Виктору, привыкшему как к советской, так и к постсоветской бюрократии, все это представлялось весьма странным: в его реальности число бумажек и требуемых справок только росло, и они приобретали все более немыслимые формы по мере попыток их упразднения.
Взглянув на время, он тут же бросился одеваться и поспешил на Орджоникидзеград. Был шанс пройти через проклятую дверь в то же самое время. Застегиваясь на ходу, Виктор проскочил мимо вахтера и быстрым шагом рванул по улице в сторону ДК БМЗ. Ах да, БМЗ, как он узнал, называется «завод Профинтерн». Станция возле него – «Красный Профинтерн», а название завода, наверное, сократили, ну и черт с ним, главное – успеть на станцию, может быть, это разом решит проблемы и с регистрацией, и со всем. Жаль, паспорт, российские деньги и мобила остались в тайнике, ну это не самая большая беда – паспорт выдадут, в том мире есть кому подтвердить, деньги не последние, а мобилу купим…
Точно по времени Виктор прошел в те же самые двери. Внутри ничто не изменилось. Тот же песочного цвета зал, та же уборщица, пара пассажиров. Он для верности походил еще несколько раз взад-вперед. Бесполезно. На путях громыхали товарные вагоны, которые тащил маневровый паровоз, под фонарями искрился снег и пахло углем. На Вокзальной, на площади у станционного здания, стояли сани-розвальни с лошадью. Виктор плюнул и пошел по перрону в сторону переезда – за ним по Ленина располагались милиция и паспортный стол.
В здании районного отдела МВД ему сразу указали на коридорчик, где занимались регистрацией. Очереди, по крайней мере с утра, Виктор не заметил. Дальнейшая процедура чем-то напомнила ему профосмотр в заводской поликлинике.
В первом кабинете сидела женщина лет под сорок, в форме, перед которой лежала жестяная коробка с леденцами – видимо, собиралась отучаться от курения. Ей надо было сдать гарантийное письмо о приеме на работу и написать на одном бланке заявление о намерении регистрироваться, анкету и декларацию. Причем анкета тоже была какой-то странной: в ней необходимо было указать фамилию, имя-отчество, возраст, но не требовалось места рождения. В декларации следовало указать, имеет ли гражданин судимости, не совершал ли проступков, нарушающих законодательство СССР, не скрывается ли от преследования по закону, не должен ли уплачивать алименты, не имеет ли долгов перед физическими и юридическими лицами и тому подобное.
– Интересно, а если, допустим, кто совершал или скрывается? – спросил Виктор женщину. – Они что пишут?
– А если кто скрывается, то надо писать явку с повинной, – ответила она. – И если что есть, лучше сразу явку с повинной, а то гораздо хуже будет. А чего это вдруг вас заинтересовало?
– Да мне не понадобится, просто декларации такой никогда не встречал.
– Форма, гражданин, Указом установлена. А явку с повинной, если что, лучше сразу написать.
Виктор присел с бланком за стол и полез в карман за авторучкой. Стоп, а вот это прокол будет. Откуда тут капиллярные ручки, да и как у них отношения с Китаем, откуда эта ручка приплыла вместе с иероглифами? Хорошо, у них тут на столе чернильный прибор и те самые, канцелярские, перьевые, из розового бронестекла. И еще хорошо, что в первом классе застал, как ими учат писать…
Второй кабинет был похож на медицинский. В нем Виктора сфотографировали в фас и в профиль на фотоаппарат, похожий на самый древний «Полароид», сняли отпечатки пальцев, замерили рост, вес, размер обуви, сняли мерки, как для костюма, а затем пригласили за ширму и, попросив раздеться, осмотрели на предмет наличия татуировок и особых примет. После этого ему предложили одеться и пройти в следующую дверь для получения документа.
Третий кабинет вовсе оказался медицинским, и там сразу был медосмотр и сдача анализов. Насколько понял Виктор, вопрос, не является ли регистрируемый носителем заразных заболеваний, был отнесен здесь к сфере общественной безопасности. Кроме того, ему объяснили, что это также заменит медсправку при поступлении на работу.
Следующий кабинет встретил Виктора стрекочущим шумом. Он представлял собой большой зал, отгороженный барьером и стеклянной перегородкой, за которой рядами сидели женщины перед какими-то механизмами с клавиатурой, как у пишущей машинки. «Табуляторы», – понял Виктор. Кроме табуляторов, в помещении работали фототелеграфы и телетайпы. Курьеры разносили по операторам бумаги, данные в них вносились на перфокарты, перфокарты вставляли в какие-то другие машины, которые распечатывали карточки для картотек; их собирали в колоды и уносили куда-то. В глубине виднелась дверь с надписью «Фотолаборатория. Не входить». Из нее вышла девушка, держа в руках ячеистую продолговатую коробку с надписью «Микрофильмы».
