простите, дворник свою метлу. Дайте я Вам покажу один отличный прием, а потом Вы сможете поцеловать
мне ручку. Хотя… А Вам известно, как следует целовать ручку даме?
Они жили долго и счастливо и умерли в один день.
Сказка о неизбежном
«Моталэ мечтает о курице,
А инспектор –
Курицу –
Ест».
И. Уткин
Ос любил наблюдать за морем. По утрам, выходя с ребятней за «ушками», он подолгу смотрел, как
солнце наполняет воду прозрачным светом. Колыхание вод, бег прилива, пена и водоросли на песке
притягивали его, как детей бедняков манит витрина, полная дивных сладостей. Ос готов был часами глядеть
на волны, но голодные братья тащили его с собой – собирать мокрые, склизкие на вкус ракушки. Мать
варила похлебку из «ушек» от весны до зимы. А когда наступал сезон бурь, к морю спускались только
отъявленные бродяги. Ос однажды попробовал тоже.
Он запомнил пронзительный ветер, стылые непроглядные сумерки, вопли крачек, черные ребра
забытой лодки, огромный как дом труп морского быка. И себя – песчинку в бесконечном и безразличном
холодном мире. Домой окоченелого до изумления мальчика приволок милосердный нищеброд-грошник.
Отец выпорол Оса. Мать плакала.
Очередную трепку он заслужил, когда стал хвалиться перед мальчишками. Ребятня собралась в
подвале, Ос, как всегда, взгромоздился на бочку и начал рассказ, мешая краски и запахи с безудержным
хвастовством. Он захлебывался и задыхался, восхищенные взгляды приятелей прибавляли азарта речи. …
Стихи получились сами собой – мозаичные кубики слов вдруг сложились единственно мыслимым образом.
И на влажной стене подвала проступили картины – белокрылый фрегат, глыбы блестящих айсбергов,
занесенный песком контур мертвого корабля... На крик прибежал отец. Он разогнал малышню и взялся
заново пороть сына, но, не сделав и трех ударов, плюнул и выпустил парня. Словоплетство не бог весть что,
но могло быть и хуже – дар к палачеству, например.
С того дня отец перестал требовать, чтобы Ос вместе с братьями гнул лозу, мастеря короба и
плетеные стулья на потребу богатым купцам. Без толку, дела не выйдет. Мать стала ласковей, норовила
подсунуть тайком то сладкий рожок, то монетку. Но братишек, особенно младших, шугала прочь, как и
прочие матери во дворе. Из приятелей только подкидыш Брок не гнушался теперь сопровождать Оса.
Славно же было – урвать вечерок и с котомкой лиловых слив забраться на самый верх мертвого
бастиона – смотреть на волны, мечтать и на спор плеваться вниз косточками. Теплый мох, что вглухую
затянул камни, был приятней любой постели, а если разрыть его пальцами, можно вытащить гильзу или
осколок или… Тени мертвых солдат порой чудились Осу в долгих сумерках вечеров. А Брок ничего не
боялся. Подкидыш был очень силен.
По округе мальчишка считался угрюмцем и молчуном. Но когда Ос рассказывал о нездешних странах
и временах, Брок вступал в разговор второй скрипкой. Словоплет придумывал город, подкидыш становился
в нем королем, могучим и справедливым. Однажды на бастионе, Брок открыл Осу тайну, что женится на
принцессе. Только вырастет – и возьмет ее в жены.
В день всех святых, когда добрые горожане выходили мириться между собою и давать по серьгам
инославным, Ос пробрался полюбоваться на шествие. Король был болен и с трудом держался на белом
разряженном жеребце. Принцесса сидела в карете, как пряничная фигурка – блестящая, ладная, с глянцевым
и немым лицом. Ос подумал еще: как можно влюбиться в такую куклу. Но приятелю не сказал. Впрочем, не
до того было.
Тощих, шумных и плодовитых, как тараканы, жителей рыжих кварталов в городе недолюбливали
давно. После молебствий на площади кто-то крикнул «Бей!», космачи с нагайками как всегда опоздали.
Насмерть сходу, почитай, никого и не порешили, но пока громилы делили пестрые тряпки, гроши и утварь,
запылали склады. Огонь перекинулся на жилье. Ос лишился двух братьев, отца и дома. До жути хотелось
плакать, валяться в луже и выть, как мать, но он стоял и грыз кулаки под ленивыми взглядами любопытных.
Начался дождь. Братья рылись в развалинах, вдруг что осталось цело. Мать лежала в углу под рогожей.
Потом стемнело. Ос стоял и стоял, весь промокший, худой и страшный. Брок увел его в доки уже наутро.
Мать недолго жила после – осень съела ее, как и добрую часть погорельцев. Братья сгинули кто куда.
Ос остался грошничать в городе. Делать он ничего не умел, да и не мог – дар ворочался в нем, жадно требуя
пищи.
Ос толкался в порту, провожал глазами неопрятные пароходы и горделивые парусники, следил за
дневной муравьиной суетой у причалов. Как на берег сводят слона в цепях, как спускают клетки с
бесчисленными пестрыми птицами и мешки драгоценного кофе, как плечистые грузчики тащат в трюмы
тюки и бочки. Как спешат подняться на борт тяжело груженые семьи с малышами, старухами и старинными
ветхими книгами, а с надраенных палуб в город шествуют разодетые проезжанты. Как оскалились пушками
боевые суда – «Касабланка», «Принцесса», «Крейцер»… и незнакомые еще новики – с каждым месяцем их
становилось больше.
На закате работа стихала, и тотчас распухали от шума бесчисленные таверны, кабачки и подвалы.
Матросы плясали с портовыми девками, резались на ножах, пили, вспоминая своих покойников, пели и
снова дрались. Ос заглядывал в двери, слушал. Если в карманах звенело – покупал себе жидкое пиво и
крепкий «портовый» суп из морских гадов. Сочный вкус чужой жизни наполнял ему рот. Но слова все еще
не давались.
Дар смеялся над ним – по ночам Осу снились тугие и звонкие строки. А с утра, как и в детстве,
приходилось собирать «ушки» и морской лук, чтобы не умереть с голоду. Иногда удавалось перехватить
монету на срочной выгрузке или кружку вина из протащенного на борт кувшина, но жилось все труднее. …
Брок еще той весной уехал – примерять серый китель студента Е.К.В. Корабельной школы. А больше Ос
никому нужен не был.
Оставалось море – неизменное и непостоянное, тухлый запах светящихся водорослей, горсти битого
перламутра на полосе прилива, стаи рыбок-летучек и шумные птицы, кормящиеся у стай. И корабли.
Надежда по правому борту, гибель по левому, удача стоит у штурвала.
Ос ютился тогда в ничейной каморке у Южных Трапов. Чуть не каждую ночь он пытался марать
бумагу, но стихи отправлялись в огонь – подогреть скудный ужин. А ночи все холодали. Грошники, рыбари
и прочий портовый сброд уходили в подвалы и трюмы, ища приюта. Космачи уже дважды прочесывали
трущобы.
Когда Астьольд и Злой из Бухты явились в Трапы резаться насмерть за желтые косы красотки Эв, Ос
решил, что снова идет облава. Он откинул уже крышку подпола – дважды эта дыра выручала его свободу –
но снаружи заговорил барабан. Из щели было видно, как волна за волной моряки и контрабандисты заняли
площадь.
Четверо с фонарями оградили поле для боя, взмыленный барабанщик встал спиной к морю. Толпа
сгрудилась чуть дальше. Нагую Эв держали двое матросов, она икала от страха. …Вот противники вышли в
круг... Злой свистел и играл ножом, Астьольд молчал. Барабан сменил ритм, сотня рук стала отбивать такт.
Злой двинулся кругом, мягким и хищным шагом. Выпад, еще бросок, снова промах. Барабан застучал
быстрее. Астьольд вдруг прыгнул вбок… Ос успел увидать, как темная кровь проступила на белой коже, но
тут замолчал барабан, и мгновенно потухли все фонари.
Было слышно, как часто дышат противники. После пришел звук падения, отвратительная возня, хрип,
стон – и торжествующий вопль победителя. Толпа засвистела и заорала в ответ. Фонарщики вновь засветили
лампы. Злой поднялся с трудом. Астьольд был мертв. Эв закричала – по обычаю победитель доказывал
