обрублены. При нужде по дороге могли свободно ехать три всадника в ряд, да и встречные телеги разминуться могли вполне свободно. Не дорога – автобан, по крайней мере, сейчас – в сухое, жаркое время! А вот недели на три пораньше… ух, и грязища же! Такое месиво, что тележные колеса в иных местах почти по ступицы проваливались. Впрочем, для Руси – России – ничего нового.
Неужели и правда – половцы? Степняки! Тогда – догнать! Отыскать следы, дороги, по которым пришли… Так ведь и посланы уже люди верные. Однако же нет ничего! Ни дозорные, ни соседи – никто степняков не видел. Да, половцы, конечно, хитры, но ведь не духи же они бесплотные! Не могли уж совсем следов не оставить… На лесных дорожках – ни кострищ, ни следов лошадиных копыт, ни помета! Как так быть может? Тем более на косогоре у реки – следы очень даже четкие! Что ж, коли разумному размышлению сие не подлежит, остается одно – мистика.
В Нинеиной деревне, в отличие от того же Ратного или Михайлова городка, люди, в большинстве своем, жили по-старому, в полуземлянках с земляным полом и очагом вместо печи. Встречались и печи – только топились они по-черному. И нет, чтобы не могли себе позволить – просто старые обычаи блюли. Язычник – он всегда живет по заветам мудрых и непогрешимых предков, а жители Нинеиной веси язычниками и оставались – закоренелыми. Правда, от деревни после мора остались лишь пара жилых построек…
Впрочем, дом самой ведуньи стоял на высокой подклети и по сравнению с окружающими хижинами выглядел настоящим боярским теремом. К тому же и печь по-белому топилась, для здешних болотных краев – невидаль.
Колдунья заприметила гостей еще издали. Может, в окно увидала, а может, подсказал Велес. Сама встречать не вышла – вот еще! – послала правнучку, Красаву… А девчонка тому и рада – давно в Мишу втюрилась, зараза мелкая! Подбежав, прильнула к стремени, глазищами сверкнула:
– Ой, Миша! Очам своим не верю. Неужто в гости? А это с тобой кто? Ага! Никак Ермил из рода старого Хотобуда! Как вырос-то, похорошел… и не узнать.
– К Нинее Всеславне мы… – спешившись, сотник поцеловал девчонку. Не любовно поцеловал, а так – из вежливости, троекратно. С малолеткой разводить шуры-муры – оно ему надобно? Тем более Юлька еще…
– Беги, доложи.
Красава скрылась в хоромах, но почти сразу вернулась, поклонилась едва ль не до земли:
– Заходите! Нинея Всеславна гостей к себе жалует.
Жалует! Эва, боярыня ты наша. Графиня-баронесса…
– Ну, жалует – так пойдем.
Подбежавшие слуги волхвицы приняли коней, повели к коновязи.
– Господин сотник… Это Красава, что ль? – набравшись храбрости, уточнил Ермил. – Надо же! Как повзрослела… Не девчонка ныне – дева. Давненько ее не видал. Ране-то, говорят, частенько к нам в крепость бегала…
Михаил усмехнулся – ишь ты! Красава – правнучка Нинеи, а кто уж были родители этой девчонки – бог весть. Вообще-то Нинея в округе на семь дней пути в любой деревне любую девчонку себе забрать может! Она волхва! Она умереть не имеет права, пока смену себе не вырастит.
Нинея приняла гостей, сидя в высоком резном кресле. Статная, седовласая, со следами былой красоты, в темно-красном платье из толстой бархатной ткани, явно ромейской, затканной тяжелым золотом. Нет, не колдунья – графиня! Да что там графиня… Королева!
– Посмотрю, – выслушав просьбу сотника, милостиво кивнула волхва. – Старых богов поспрошаю… Но! Вы мне тоже нужны. И ты… И Ермил наш…
Слово «наш» в отношении отрока младшей стражи сильно покоробило Михаила. Впрочем, он всегда знал, что Нинея имеет виды на его людей, на тех, кто из веси. А потому давно разогнал их по разным отрядам, вместе не держал. А и нечего на ратной службе землячество разводить!
– Вашими глазами смотреть буду!
Ну… что ж… смотри… Может, чего и высмотришь!
– Да не пугайтесь – в душах ваших копаться не буду. Не о том речь идет. Да и силы уже не те…
Ох, насчет сил врала старуха! Ой, врала… лучше бы помалкивала – будто Миша не помнил, как в прошлый раз вышло. Едва к Велесу не попал! И как она отца Михаила… покойного… Правда, тот не поддался.
– Половцы – в своих богов верят. Тенгри – их главный бог! Велес-батюшка его чует… Идемте… Красава! Все потворы неси…
Потворы… Ну да, Красава же потворница, помощница Нинеи-волхвы. Вон, встала уже, как и положено, по правую руку. Сейчас священные предметы подавать будет. Всякое там варево в горшках, сушеных змей и прочее… А вообще-то у потворников и свое дело имеется. Есть чаровники – травоведы-гадатели, знающие травы, изготовители снадобий и обрядовых напитков… Как раз вот от слова – «чара». Есть обавники, читающие славления и приговоры, хранильники – изготовители священной утвари, оружия и снаряжения, наузники – изготовители наузов, колдовских оберегов-узелков…
Вслед за волхвою все спустились вниз, во двор, и, пройдя на задворье, оказались в бане. Обычной, топившейся по-черному бане.
– Раздевайтесь… Ну, рубахи снимайте! И кресты…
Ага, вот оно что… кресты, значит… Ну, да ежели делу поможет…
Не то чтобы Михаил Ратников в ТОЙ своей жизни был полным агностиком… но и религиозным не был точно. А потому крестик, поколебавшись, снял. Положил осторожно на лавку, поверх рубах – нижней льняной сорочки и верхней – тонкого дорогого сукна с серебряным шитьем. Жарковато-то в зной в двух рубахах париться, однако ж ничего не поделать – имидж! Встречают-то по одежке, рубаха немецкой ткани да с серебряным шитьем – все равно как погоны офицерские! Уж по крайней мере – старший лейтенант.
Пока парни снимали рубахи, волхва и потворница уже приготовились, встали вокруг чана.
– Готовы уже? – Нинея скосила глаза. – Подойдите поближе…
– Велесе, Велес… Бо вещим хотением, превеликим увещеванием… Велесом. Хорсом, Симарглом…
– Бо вещим хотением… увещеванием… – эхом повторила Красава. Девчонка тоже разделась, оставшись в одной тонкой нижней рубашке, сквозь которую просвечивали ключицы и еще толком не оформившаяся грудь.
Глянув на девчонку, Ермил закусил губу… Миша хотел было ткнуть парня в бок – чтоб не пялился, да не успел… В глазах неожиданно потемнело, и по всей коже пробежали мурашки…
– Ну, мужики, будем!
Михаил с боцманом Петровичем сидели за столом в тесной каморке судового радиста, коих на всех судах традиционно называют «маркони». Сидели не просто так – праздник какой-то праздновали. То ли грамоту «За доблестный труд» обмывали, то ли переходящее красное знамя…
А, нет! Коля, радист, за прошедший день рождения проставлялся. Угощал вискарем. Миша – а уж тем более боцман, виски не очень любили – да и мало пробовали, – но пили. Дареному-то коню в зубы не смотрят!
– Николай! За твой день рождения!
– Мужики, в порту – с меня кабак.
– Само собой, Колюня… Что-то скучно
