этой своей новой жизни. Плохим в этой ситуации было только одно. Что не все женщины были готовы понять и принять в моем лице волю высших сил и провидения. Далеко не все. Практически никто из них! Так было и в прошлой моей жизни, но ничего не поменялось и в этой. Все мои любимые женщины хотели монопольного владения моей плотью, умом и сердцем.
Примерно так я себе объяснял правоту своей человеколюбивой позиции. Исходя из возложенной на меня почетной миссии. И безусловно считая женщин не только людьми, но и лучшей их половиной. При этом обоснованно дистанцируясь от примитивных и бездуховных мерзавцев, живущих в грехе и похоти. Ведь, что самое главное в ситуации, когда душу начинают посещать сомнения? Главное, это правильно самому себе про себя же всё объяснить! Особенно это целесообразно делать, когда окружающие любимые женщины начинают одновременно посягать на самое святое. На мою свободу.— Что у тебя по делу Вязовскина, Корнеев? — прервал мои размышления о морали и нравственности, сверх всякой меры сегодня злой и плохо выбритый майор Данилин. — Дело, между прочим, арестантское, человек сидит, а движения нету! Почему до сих пор обвинительного заключения нет? — продолжал на меня напирать начальник.Дался ему этот душистый перец! Ну сидит себе и пусть сидит! Сроки у меня не скоро выйдут, в запасе еще месяц и даже больше. Я встал и начал вспоминать, что там у меня по делу. И что-то мне подсказывало, что дело не в деле.— Время еще есть, товарищ майор! — уверенно начал я заправлять арапа, — Поэтому и жду, когда обкомовцы и прокуратура свою проверку проведут. В просак попасть не хочу, Алексей Константинович!— Думаешь, что ты самый умный? Имей в виду, лейтенант, что пока не разберешься с обвинительным заключением по этому делу, никаких отгулов ты не получишь! И даже начальник райотдела меня не заставит тебя отпустить. Ты в этом даже не сомневайся!— Понял, товарищ майор! За сегодня, ну край, за завтра, я это дело сдам в прокуратуру! На утверждение обвинительного заключения или по подследственности!Возразить на такой аргумент Данилину было нечем, но я видел, что челюсти он разжимать не хочет. Поэтому я демонстративно отвел взгляд на сидящего неподалеку Пичкарёва, давая тем самым понять злобствующему руководству, что догадываюсь о причине его необоснованного в отношении меня гнева.Павел Виленович сегодня был без пляжных декораций. Их заменял толстый слой неубедительной штукатурки. Быть может, это его жена Татьяна, сменив все сметающий на своем пути гнев на милость, поделилась с фетишистом-мужем недельной нормой своей косметики. Замазав, совсем недавно и собственноручно нанесенные супружнику увечья. Либо тот сам расстарался и освоил профессию гримера, добыв где-то всё необходимое.Смотрелся Пичкарёв ужасно. Как смотрится второпях загримированный покойник после жуткой автомобильной аварии. Да уж! Видит бог, лучше попасть под летящий грузовик, чем под его гневливую Танюху! Очень уж она принципиальная и строгая женщина. Хорошо, что Лида у меня не такая. И Эля с Таней. И да, переборщил, наверное я с трусами, надо было одни Павлику в портфель положить. Оно и обокраденным мной девкам тогда урона было бы вполовину меньше. Ну да чего уж теперь... Подумал я это и сразу же отогнал весь пацифизм от своего доброго сердца. Потому что встретился взглядом с горящими злобой глазами на плохо нарисованном лице Пичкарёва. В них столько было лютой ненависти, что я всерьез задумался о том, как бы перекрыть моему недругу доступ в оружейную комнату РОВД.Заметив наши с Павлом Виленовичем переглядки, строгий, но от того не менее мудрый начальник, мигом от меня отстал, позволив тем самым уйти мне из сектора обстрела. Пока еще только обстрела огненными взглядами из глаз увечного фетишиста, злобно меня прожигающими.Отстав от меня, Данилин быстро утратил интерес к оперативке и отпустил личный состав по норам. Это очень плохо, что главным притяжением его внимания теперь являюсь я.Обдумывая сложившуюся ситуацию, я какое-то время никак не мог зацепиться за мелькавшую в голове мысль. Которая как-то была связана с безосновательными попрёками шефа. Прояснение наступило, только когда я свернул в свой тупик.Чтобы раз и навсегда избавиться от дурно пахнущего Вязовскина и его не менее тухлого уголовного дела, надо было срочно с ним встречаться. Но сначала надо было переговорить с Анютой. С той самой, которая Злочевская.Честно заявив Зуевой, что мне нужно в прокуратуру по делу, за которое так переживает наш шеф, я напросился по телефону к своей бывшей пассии. Вернее, к подруге своего донора. Нюрка мурыжить меня не стала и согласилась через полчаса уделить мне время.— Ну я не знаю! — опять растерянно протянула Злочевская, после того, как я в восьмой раз, но уже под другим углом выложил ей свои мысли, — Ты же понимаешь, что это не прокурор нашего района решать будет! Я когда в обком с материалами на тебя ездила, меня даже в кабинет не пустили! — вдруг совсем неожиданно призналась мне Нюрка. — Я целый час в приемной просидела, пока они там документы смотрели.Я уже полчаса уговаривал Аньку пойти к прокурору Октябрьского района, у которого она числилась помощником среди прочих, себе подобных. Я видел, что ей и хочется и колется. Все таки страшная это штука, государственная служба. Всяк, кто на нее попал, становится рабом и трусом. И, чтобы осмыслить всю иллюзорность нахождения на ней и понять, что на самом деле бояться бюрократической системы не обязательно, нужно прийти в жизнь во второй раз с багажом послезнания.— Хорошо, — не стал я пытаться ломать через колено свою бывшую однокашницу, — Ты к прокурору меня сейчас завести можешь? Но перед этим все правильно ему доложить по мне? — задал я вопрос, устав переливать воду из пустого в порожнее.Мне очень хотелось избавится от дела Вязовскина, а для этого мне была необходима поддержка прокурора Октябрьского района, который санкционировал арест бздуна. Имея за спиной громаднейший опыт межведомственной подковерной возни, я примерно понимал, что и всемогущий обком и областной прокурор будут тянуть до последнего, не желая делать первого шага. Который запросто может стать роковым, а, значит, последним. Или предпоследним, что тоже малоприятно. Они-то могли себе позволить ссыкливо играть вдолгую, а я нет. Мне послезавтра надо было выдвигаться в Москву. Слишком уж тяжелым получился революционный плешивец. И вообще, я чувствовал, что должен проводить Лишневских до пограничного контроля в Шереметьево.— Хорошо, Корнеев, я попробую! — наконец-то решилась Нюрка, — Но с тебя ресторан! — Злочевская закрыла в сейф
