все знания из той, другой моей жизни, и было это сто лет назад, да и законодательство многократно изменилось за это время. До сих пор напрягаться приходится, чтобы глупость не сморозить: хулиганство — это двести шестая или двести тринадцатая?
— Борь… Борис Михалыч, да ты что? Побойся бога? Какой из меня следователь? И мне в августе на учебу ехать… — обалдел я.
Тут мне показалось, что я нащупал что-то важное. Да, именно! У меня же соответствующего образования нет, хотя бы любого высшего. Нельзя мне в следователи!
Я тут же вывалил Рябинину свои аргументы.
— Вот! — обрадовался Рябинин. — Я же говорил, что ты — умница. Только не зазнавайся, — тут же добавил он.
Я не зазнавался. Когда вербуют на галеры, тоже могут польстить для успеха.
А Рябинин продолжил.
— Ты же сразу в корень узрел. В следователи нельзя — правильно. А в исполняющие обязанности — пожалуйста.
— Леша, не дрейфь, — бодренько заявил Рябинин. — Ты же аттестованный офицер милиции, а какое у тебя образование — никому дела нет. Тебя же не в следователи определяют, а только в исполняющие обязанности, никто наличие диплома проверять не станет. У нас с делами завал, а в августе ждем комплексную проверку из Москвы. Знают ведь, когда ехать — когда с народом хуже всего, а со следователями тем более. Кто в отпуске, кто в декрете, кто сам болеет, у кого ребёнок…
Тут я с Борисом Михайловичем был согласен. Когда у тебя вместо строгого мужского коллектива бабий батальон, будь готов ко всему.
И тут Рябинин выдал:
— А ещё пришлось Самсонова срочно в отпуск отпустить. Там у него личные дела…
Вот это да! Я чуть со стула не упал. Стало быть, разговор наш аккурат вовремя состоялся, и следователь нашёл вот такой выход из создавшейся ситуации — вообще исчезнуть из поля зрения. Что ж, тоже вариант. Главное, чтобы не поздно было. И весь его скепсис относительно моего предупреждения — блеф чистой воды. Осталось надеяться, что всё закончится благополучно. А пока можно себя и похвалить немножко. И я похвалил.
А Рябинин, не заметив моего удивления, продолжил охмурять меня.
— Вот ты и поможешь нам разобраться. Не ты один, у нас целую бригаду создали — аж три человека, чтобы дела разгребать. А к учебе у тебя как раз срок командировки и истечет.
Да, хитрец ты, однако, Борис Михайлович. Спросит высокая комиссия, где у вас такой борзый следователь, который в делах не сведущ и нагородил тут всякого, а ему в ответ — так на учёбе, отправили повышать квалификацию, чтобы больше, значит, подобных ляпов не допускал. Я затравленно посмотрел на Рябинина, перевел взгляд на Титана. А мой экс-наставник, мечтательно посмотрев в потолок, сказал:
— А я вот и сам бы в такую командировку сходил. Леха, ты целый месяц будешь жить, как белый человек — станешь приходить к девяти часам, а уходить в шесть. И на дежурство исполняющих обязанности следователя не ставят.
А вот о таком я не подумал. И впрямь — побыть немного «белым человеком», без суточных дежурств (у меня обычно две-три смены получалось в месяц) да еще и выходные иметь субботу и воскресенье — мечта. Можно к родителям на выходные смотаться, картошку помочь посадить. В прошлом году не съездил, так хоть нынче… Нет, что-то в этом есть. И без дежурств — так это совсем прекрасно. У меня тут в личной жизни кое-какие «поклевки» наметились, свободное время нужно. Нет, не с Мариной. Девочку из педучилища я воспринимаю, скорее как младшую сестру, а не как свою девушку. За все время, что прошли со дня знакомства, виделись раза два, может и три. Да и когда видеться-то? На выходные ей из Белозерска ехать проблематично, а мне самому мотаться город на Белом озере, так и совсем не с руки. И писем друг другу не пишем. Вон, даже тетя Катя, наша вахтерша, рукой махнула осознав, что любимую племяшку за меня ей замуж не выдать.
А Маришка еще говорила, что после летних экзаменов ее определят пионервожатой в какой-то лагерь. Кажется, не то на Сухону, не то на Юг. Я так и не понял, то ли на реку Юг, то ли на Чёрное море. В общем, куда-то далеко. Представляю я эти дальние лагеря. Бараки без отопления, баня, а все остальное во дворе. Вроде, как у нас на заставе. А Маринка уже радуется — мол, интересно же! Вот, пусть себе едет, авось, ровесника там подыщет.
— Я тебе «глухари» дам, по преступлениям против личности, — пообещал Боря. — И персональную пишущую машинку. Она мне нынче без надобности. Там и делать-то ничего не надо, по «глухарям». У нас на них пенсионеры сидят. Допросишь, да бумажки подошьешь в дело. Да прекратишь штучек десять — пятнадцать.
Вот она, ключевая фраза! Вот из-за чего сыр-бор! Неопытный и.о. следователя без достаточного основания поторопился с прекращением уголовного дела (это если комиссия что учует). Ай-яй-яй! Так что с него взять, молодой, неопытный. Но мы ему обязательно а-та-та сделаем. Как только с учёбы вернётся, сразу и сделаем. И другим накажем, чтобы так не поступали.
В таком случае пишущая машинка — бонус явно недостаточный. Да и что там у него, наверняка какой-нибудь Ундервуд выпуска 1912 года[1] и с клавишей, где западает буква «i». Но Рябинин сейчас мог бы и ничего не обещать. Коли приказ о назначении есть, то деваться мне некуда. Это если бы о переводе шла речь, то меня бы спросили, а о временной «командировке» — имеют право не спрашивать.
— А что, исполняющих обязанности следователя и в самом деле на дежурство не ставят? — недоверчиво поинтересовался я.
— А куда тебя дежурным следователем ставить? — искренне удивился Боря. — Ты ж там такого наварокосишь. У нас уже есть один такой, возбудит дело по разбою, а там грабеж, а то и просто хулиганка. Ладно, если «светлое», можно в суд отправлять, за время расследования правильная квалификация всё равно определится, а если глухарь? Сколько раз ему говорил, что «тёмное» дело нужно возбуждать по наименее тяжкой статье, а ему хоть бы хны. Нет уж, на дежурство я сам выйду, а ты сиди на месте, «глухари» разбирай. Я тебе покажу, что должно быть в уголовном деле, чтобы его в можно было архив сдать.
Покажет он! Правильно я догадался — требуется мальчик
