красовался литографический портрет Бромми, а под ним надпись — адмирал Российского флота! Судя по всему, редакция, а точнее владелец газеты был либералом. О России в статье говорилось безо всякого почтения. Дескать, тирания и оплот феодальных порядков, но между тем именно там «наш дорогой герой Бромми» получил давно заслуженный им чин и теперь вынужден воевать против передовой Англии на стороне варваров, вместо того, чтобы вместе с ней освобождать угнетенные народы.
— Что скажешь?
— А что тут скажешь? Мало ли чуши печатают в иностранной прессе…
— Это да. Но сейчас не об этом… ты знаешь, я с самого начала был против каперской войны, ибо контролировать ее не просто, а без него она мгновенно обратится в пиратство.
— Государь, польза от действий Бромми и Шестакова столь очевидна…
— Говорю же, — остановил меня Николай. — Речь теперь не об этом.
— Тогда что?
— Кто дал тебе право пожаловать ему адмиральский чин?
— Ваше величество, обстоятельства сложились таким образом, что…
— Прекрати! — строго посмотрел на меня государь. — Чины, тем более адмиральские, в России может даровать только один человек. Император!
— Знаю…
— Тогда как ты посмел?
— Ваше величество. Пока идет война и Бромми в море, для меня нет никакой разницы, какой на нем мундир и эполеты, лишь бы он топил англичан и препятствовал их торговле.
— Ты думаешь, эта война будет длиться вечно?
— Избави нас боже от такого несчастия!
— Аминь! Ну, так что?
— Да ничего! Сколько бы она не продлилась, до ее конца надобно еще дожить. А британцы, сколько мне известно, отрастили на него большой зуб. Так что вполне может статься, что носить русский мундир нашему каперу и не придется. С другой стороны, порученное мне ведомство просто переполнено престарелыми адмиралами и генералами, многие из которых ничуть не меньшие немцы, чем Бромми, и даже говорить по-русски не могут порядочно. Между тем от казны им положено немалое содержание, при том, что пользы от этих с позволения сказать деятелей, ни на грош! Скорее наоборот…
— И снова ты не о том…
— Так в чем дело…
— Повторяю, чинами награждать могу только я. Или ты уже видишь себя на моем месте?
— Откуда такие мысли, папа́? — изумленно посмотрел на государя.
— А какие они должны быть? Я не вечен и, должно быть, скоро предстану перед Господом. Ты же останешься здесь, овеянный вполне заслуженной славой победителя англичан с французами и спасителя отечества. О том, что ты умнее и предприимчивее Сашки и говорить не стану, ибо это общеизвестно. И что мне отвечать на божьем суде, если спросят, как допустил новую Смуту?
— Но у меня нет таких намерений! Разгромить врага и закончить эту несчастную и ненужную войну вот все мои помыслы!
— Теперь, да. Но что будет, когда ты добьешься своей цели? Вероятно, поставишь перед собой новую. После чего рано или поздно задумаешься, не легче ли добиться ее, обладая всей полнотой власти?
— Для начала все же надобно победить. А это будет очень непросто, даже здесь, на Балтике. Что же до Крыма, там предстоит такая долгая и тяжелая война, что право и не знаю, справимся ли мы…
— Это все не то. Отвечай на вопрос. — требовательно повторил император. И тяжело уставился на меня своим знаменитым взглядом, от которого кровь стыла в жилах.
— Не стану кривить душой, подобные мысли посещали меня. Но могу сказать твердо — высшей власти не хочу! И искать ее не стану…
— Уверен?
— Конечно. Мне нравится море, корабли. Я хотел бы построить для России новый паровой и броненосный флот. Причем не просто отдать приказ и выделить финансирование, а участвовать в проектировании, определять характеристики, спорить со специалистами…
— И это предел твоих желаний?
— Нет, конечно. Но дел в России так много, что все и не перечесть. Нужно опоясать страну железными дорогами, от Крайнего Севера до Кавказа и Крыма, а потом еще до Восточного океана. Завести новые заводы и фабрики. Решить крестьянский вопрос. В общем, заниматься живым делом, а не сидеть на троне в окружении зажравшихся бюрократов и придворных.
— Вот значит как…
— И вот что я вам еще скажу. Сашка со всем этим без меня не справится. А я без него!
— Стало быть, станешь верной опорой трона?
— Клянусь!
— И самоуправством заниматься больше не станешь?
— Стану, государь. Но только для пользы дела!
— Ладно. Вижу, что не лукавишь. Так что с твоим Бромми-то делать?
— Понять, простить и отпустить.
— Что?
— Я говорю, что заслуг у немчика достаточно. Если до конца войны не убьют, то чин, орден и пенсия. Если наоборот, так тем более. А меня за самоуправство на фронт.
— Будь, по-твоему. И помни про свою клятву. Иначе из гроба прокляну!
Как я уже писал, высокое положение в обществе имеет множество плюсов. Перед сыном царя открыты все двери, министры и сановники вынуждены прислушиваться, а приказы и даже малейшие прихоти обязательны к исполнению. Но у всего имеется обратная сторона. Одним из таких неудобств является невозможность сделать что-нибудь просто так. Всякое действо немедля обрастает огромным количеством участников и превращается в настоящую церемонию.
К примеру, вчера за ужином, ваш покорный слуга имел неосторожность сказать, что собирается посетить госпиталь. Санни, разумеется, тут же приняла информацию к сведенью, и наутро выяснилось, что мы идем вместе. В принципе, ничего удивительного нет. Все светские дамы просто обязаны заниматься благотворительностью, а великой княгине, как говорится, сам бог велел!
И все бы ничего, но вкомплекте с драгоценной супругой шли три статс-дамы шесть фрейлин, вызванных специально, чтобы составить Александре Иосифовне компанию. Добавьте к этому служанок с лакеями, необходимое для их перевозки количество экипажей и получится целый табор. Поскольку мои постоянные спутники Лисянский с Головниным совершенно потерялись на фоне всего этого великолепия, пришлось вызвать несколько свитских офицеров.
Встречали нас с помпой. Впереди начальство, слава богу, хоть без хлеба и соли, за ними персонал. Санитары из солдат, сестры милосердия по большей части из монашек, хотя есть и некоторое количество девиц из хороших семей, пожелавших ухаживать за ранеными. Внутри, разумеется, все убрано. Больные по возможности переодеты в чистое.
К моему удивлению Санни и сопровождающие ее дамы чувствовали себя как рыбы в воде. Подходили
