Изображена девушка в байдарке и с веслом в руках. Лицо решительное, как у идейного борца за правое дело, но в то же время улыбчивое и, что называется, «натуральное», такое по-советски светлое.
Текст под девушкой призывал: «Совершенствуйте технику гребного спорта!». Рядом буковки помельче и поскромнее: «комитет по физической культуре и спорту при совете министров РСФСР».
Далее на стенде шли пляжные правила и список мер безопасности поведения на воде. Начертаны они фломастером от руки, но буквами печатными, хоть и немного кривыми, так что вполне читабельными. Последнее правило носило угрожающий характер и гласило: «Кто утонет — купаться в реке больше не будет».
Рядом на этом же деревянном щите за стеклом красовалась распятая канцелярскими кнопками «Комсомолка». Номер от первого июня 1978 года. Не пожелтевший и не потрепанный. Подделка, наверное — на компе сверстали и распечатали, или даже готовую скачали оттуда, сейчас, говорят, в интернетах всё есть. Не могла газета так сохраниться. Смотришь на нее и даже кажется, что запах типографской краски чуешь. Ух… Антуражный стенд, однако…
— В прошлом году советской милиции исполнилось шестьдесят лет! — вдруг раздался рядом по-механически глухой и сухой голос.
Я аж вздрогнул. Обернулся. Оказалось, что это портативный радиоприемник на песке у мужиков, что увлеченно играли в шахматы, развалившись на полотенцах. Компашка отдыхала, но все были трезвые.
Приемник — на вид совсем новенькая узнаваемая «Вега 404». Таких сто лет не выпускают. Я притормозил послушать, а голос диктора продолжал вещать с этаким звонким пафосом. Интересно, почему у дикторов советских времен все голоса одинаковые?
— В истории милиции немало славных страниц, — лилось из квадратного с обтекаемыми углами корпуса приемника. — Ровесница Великого Октября, она в горниле военных испытаний и в буднях грандиозных строек шла в ногу со всей страной. Сегодня наша советская милиция находится на качественно новом этапе своего развития. Исторические решения ХХV съезда КПСС…
И дальше про социалистическое общество заливает. Ф-ух! Аж мурашки по коже… Даже запись старую в эфир пустили. Нормально так заморочились, на грани фантастики. Кто? Зачем?..
Я снова огляделся. Потрогал свою физическую оболочку и — как обухом по голове.
Ни фига это не постановка!!!
Это… Это же… НЕРУШИМЫЙ, собственной могучей персоной! Красный и необъятный, многонациональный и однопартийный, серпастый и молоткастый. Аж ногами к песку прилип от осознания новой реальности. Сглотнул, головой мотнул.
Это, что получается? Я в прошлом? Еще и в новом теле? А тот задохлик куда делся, в которого вселилась моя грешная душа? Ну ясно куда, утоп. А я вот явился — и оживил тельце.
Как⁈ Зачем⁈ Почему⁈ Но домыслить мне не дали.
— Эй! Баклан! — раздался сзади меня голос, почему-то знакомый. — Сюда иди, базар есть!
Это ж кто ж так на воровском судачит? Уж не Сенька-форточник ли? Нет, он остался в прошлой жизни на киче, а тут кто?..
Хм… Я обернулся — и увидел того чесночного. Он явно сразу увязался и шел потихоньку за мной, пока я хлопал глазами на реалии нового-старого Союза. Подождал, когда Тортила и прочие зеваки отстанут, чтобы предъяву кинуть.
— Базар есть? — хмыкнул я. — Так сюда греби, рыжий, если кудри жмут.
От такой наглости мужик опешил. На вид ему лет тридцать пять. Взрослый мужик, думал возрастным авторитетом меня задавить, не получилось. Постоял пару секунд, помялся, не признал в дрище (наверное, я именно так выглядел) сурьёзного противника, пока я не заговорил в ответку и про златокудри ему не напомнил. Но делать нечего, назвался джином, полезай в лампу.
Чесночный выкатил грудь и челюсть на пару сантиметров впереди своей тушки и с видом боевого гиббона направился ко мне. Остановился, огляделся. То ли поддержки искал, то ли наоборот — не хотел, чтобы нас видели.
— Слышь, ты! Студент! — надменно фыркнул он. — Я тебя из воды вытащил, когда ты тонул, а ты борзеешь.
— За «вытащил» спасибо, а ходить за мной не надо, для здоровья вредно. Давай, паря, иди куда шел, загорай дальше.
— Ах ты, сучонок! — глаза его сузились, а пальцы сжались в кулаки.
Вот-вот врежет, но я был первым. Не то чтобы я хотел затеять драку в общественном месте, но за «сучонка» рыжий должен ответить, даже если он сам не знал, как оскорбил меня.
Короткий, почти невидимый замах, и кулак мой летит в наглую веснушчатую морду.
Соперник выше ростом и шире в плечах. Но я достал. Бам! Костяшки хряснули по скуле. В яблочко! Но, на мое удивление, чесночный не шлепнулся на спину, как я ожидал, а лишь пошатнулся и сразу зарядил мне ответку.
Я еле успел пригнуться. Его кулаки просвистели над головой. Махал тот руками, что вентилятор на жаре. Быстро, но неумело.
Я распрямился и одновременно зарядил апперкот рыжему под челюсть. Бам! Снова в яблочко, но он снова стоит — и вот уже ломает меня, вцепившись обеими руками в корпус.
Какого демона⁈ Почему он не упал? И тут до меня дошло. Веса во мне теперешнем, что в мешке с картошкой. Руки, хоть и молодые и длинные, но не тренированные, явно больше табуретки за всю жизнь ничего не поднимавшие. Ну точно студент… физмата. И без мата не взглянешь на себя… А этот жлобина — в плечах косая сажень, руки, что оглобли. Хоть и неумеха, но силушкой не обижен — хотя, конечно, не такой злобный противник, как Серый, не прикончить меня рвётся, а просто навалять наглецу. Мне бы только в нос ему дать хорошенько, чтобы остыл. Все эти мысли пролетели буквально за долю секунды, а тем временем мы оба упали и уже барахтались в песке.
— Караул, милиция! — призывали бдительные граждане.
Вот влип! Не люблю я органы! Сколько мента ни корми, он все одно тебя закроет. А эти еще и взяток не берут, наверное. Из СССР которые… Не хватало мне загреметь сейчас за хулиганку. А так все прекрасно начиналось, а сейчас цепочка может замкнуться. Тюрьма — свобода — пуля в грудь — молодость — снова нары…
Нет! Не хочу обратно, ни в свое время, ни в тюрьму. Там света мало и мужиками потными воняет.
Совсем забыл, что граждане в Союзе были бдительные, сердобольные и душевные, нельзя на виду у них в драку ввязываться. Вмиг по харе надают или того хуже — ментов вызовут. То ли дело в моем времени. Всем на всё с большой колокольни. Никто не вступится,
