Химик озадаченно посмотрел на Сергея, удивленный такими наполеоновскими планами, но ничего не сказал. Мол, хозяин — барин.
— Хорошо. Виктор Алексеевич проследите, пожалуйста, чтобы тут всё установили на свое место, а мне нужно в город… Одного человека повидать…
* * *
— Знаю ли я Виктора? — профессор Крещенский был озадачен вопросом, — Конечно, знаю. Один из моих лучших учеников…
Ответ Сергея не удовлетворил.
— Скажите, Федор Федорович, а как ваш ученик выглядит?
— Вы что же, — профессор захохотал гулким смехом, напоминая Деда Мороза, — думаете, что кто-то убил Виктора, и занял его место, чтобы, так сказать, войти в ваше дело? Напоминает рассказы о Фантомасе!
— О ком?
Сергею казалось, что Фантомас должен появится гораздо позднее, где-то годах в шестидесятых.
— Фантомасе. Знаете, эти французские романы о зловещем убийце в маске, они полны переодеваний, перевоплощений и таинственных убийств. Поверьте, в жизни такое случается очень редко…
— И все же, как выглядит Виктор Алексеевич?
— О, Господи… Невысокий, худощавый, темные волосы, бритый, темные глаза, приятные черты лица. После того случая на Крестовском постоянно кашляет…
Он.
— Скажите, а что тогда случилось?
— Виктор связался с одним мерзавцем… В общем, его спутали с ним…
— Мерзавцем? — насторожился Сергей, — уголовники?
— Нет, его просили провести химические исследования, что-то там разработать, и, насколько мне известно, результатами заинтересовалась польская разведка…
Понятно, почему Виктор Алексеевич сбежал из Питера… Ладно, человек, умудрившийся перейти дорогу иностранной разведке навряд ли станет работать на уголовников… Наверное.
Сергей со стыдом вспомнил, как он врал химику насчет своих планов производства ручек для летчиков. Придумано-то было на ходу, только чтобы химик, если он работает на конкурентов сообщил им, что в дальнейшие планы Сергея входит переключиться на пасту для ручек. Черт, нехорошо получилось… Неправильно…
— Скажите, Федор Федорович, — Сергей взял конфету и отпил глоток чая, — почему вы помогли мне? Вы ведь приняли меня за большевика, а их вы не любите…
— Вы хотите сказать, что вы — не большевик?
— Нет, — улыбнулся Сергей.
— А очень похожи… Большевики, при всей их безграмотности и желании всё разрешить лихим кавалерийским ударом, обладают по крайней мере одной положительной чертой…
— Какой же?
— Они искренне хотят сделать всех людей счастливыми. Понимаете, они искренни в этом своем желании, в желании сделать этот мир — счастливее…
— Да?!
В представлении Сергея всё, что хотели большевики — это устроить Мировую революцию, чтобы… Чтобы что? Он задумался. Действительно, а для чего была нужна эта революция большевикам в его мире? Как-то никто на этом вопросе не останавливался. Предполагалось, что Мировая революция — вещь настолько плохая, что ничего хорошего за ней не последует. Но не хотели же они, в самом деле, в самом деле просто поубивать всех и каждого, а выживших — загнать в концлагеря? То есть, большевики плохие, потому что хотят мировой революции, а мировая революция — это плохо, потому что ее хотят плохие большевики, а они ничего хорошего хотеть не могут, потому что плохие…
Нужно было учить историю.
— Вы же, молодой человек, играете на руку большевикам. Они строят свой новый мир, пусть плохо, пусть по странным планам, но строят. И ваша чернильная фабрика — маленький кирпичик в этой грандиозной постройке…
— Значит, вы решили помочь большевикам в моем лице? Федор Федорович, ведь вы не можете любить большевиков. Они лишили вас вашей страны, спокойствия, лишили вас практически всего…
— Знаете, это очень интересный вопрос… Вы слышали такое выражение: «гнилая интеллигенция»? Наверняка слышали. Лично я всегда считал, что это — просто оскорбительная кличка, данная большевиками, в большинстве своем грубыми и необразованными. Такие люди должны ненавидеть тех, кто умнее их и стараться всячески принижать их значимость. Но вот года два назад… вы не читали газету «Накануне»? Нет?… в этой газете мне попалась интересная заметка. В ней делили интеллигенцию на «гнилую» и «железную». Проанализировав заметку, я пришел к выводу, что «железная», по мнению автора, это та интеллигенция, которая не теряется при меняющихся жизненных обстоятельствах, а быстро на них реагирует, оставаясь при этом именно интеллигенцией. Первоначально, я посчитал такой подход неправильным: не должен врач работать грузчиком, а инженер — дворником. И вот тут меня задело. Что будет правильным: сидеть дома и молча злиться на большевиков, поломавших такую тихую и уютную жизнь или признать их чем-то вроде стихийного бедствия и начать жить в изменившихся условиях? Ведь если на твой дом налетит ураган и сорвет крышу, вы же не будете продолжать жить под открытым небом, делая вид, что ничего не случилось, или злиться на слепую стихию? Ведь так? Я задумался: а прав ли я? Нужно ли мне продолжать ждать, когда большевики соизволят вернуть все, как было, или же мне стоит приложить и свои усилия?
Представьте ситуацию: у вас в доме поселился грубый, невежественный человек. Он ест ваши продукты, спит в вашей кровати, пристает к горничной, и, в конце концов, дело доходит до того, что он угрожает вам оружием. Что будет правильно с точки зрения интеллигента: молча подчиниться? Глупо клохтать: «Полиция, милиция, на помощь»? Или же скрутить и выбросить вон мерзавца? А?
— Под грубияном вы понимаете большевиков? — усмехнулся Сергей, — Да вы контрреволюционер!
— Да какой я контр, — махнул рукой профессор, — возраст у меня уже не тот… Так вот, я уже смирился со своей пассивностью. До вашего прихода. Пообщавшись с вами я понял, что те самые дикари-большевики, в отличие от меня не собираются жить прошлым и на его обломках. Они идут в будущее, а я продолжаю думать о прошлом. Прав ли я?
Сергей молчал.
— Нужно ли сидеть, — закрывшись в собственной скорлупе, когда вокруг тебя грохочет стройка нового мира? Сначала меня насмешило ваше желание организовать сложное химическое производство, не имея даже элементарных знаний. И только в ходе разговора я понял, что вы — я имею в виду не только вас персонально, но и всех большевиков — построите то, что хотите. Со мной или без меня. И буду ли я прав, отказывая в помощи только потому, что вы мне не нравитесь? Достойно ли высмеивать тех, кто делает хоть что-то, не делая ничего самому? Правильно ли это?
Сергей молчал.
— Мне, — наклонился к нему профессор Крещенский, — не хочется быть… гнилым.
