Чтобы успокоиться, Сергей зашел в пивной павильон, взял кружку пива и теперь сидел за столиком, размышлял. Перед ним лежала наполовину распотрошенная вобла и чистый лист бумаги. Медленно покрывавшийся маленькими рисунками чертей.
Сергей думал. Как жить дальше.
Реактивов для первой партии хватает, вот для второй и последующих их нужно заказывать. Побираться по местным предприятиям — не дело.
На листке появилась первая запись: «Обойти фабрики, узнать, где они покупают сырье, направить письма».
Опять забыл спросить у Виктора Алексеевича, может ли тот сделать пасту требуемой вязкости.
«Спросить у химика насчет пасты».
— Разрешите?
К столику Сергея подошел молодой мужчина, в светло-сером костюме, с двумя кружками пива в руках.
— Отчего же нет? — Сергей сдвинул бумаги, — Присаживайтесь.
Парень присел на скамейку и, зажмурившись, сделал большой глоток. Так смачно, что Сергей тоже отпил своего.
— Хотите? — он кивнул соседу на свою воблу, видя, что у того нет ничего кроме кружек.
— Нет, — улыбнулся парень, — Спасибо. Если бы здесь быть претцель или колбаски… Хотя пиво вкусное. Почти как в Германии.
— А вы были в Германии? — забавный парень. И акцент…
— Я родился в Германии. Я — немец.
Сергей поперхнулся. Ну да, светлые соломенные волосы, водянистые голубые глаза. Типичный немец.
— А здесь вы… что?
Для Сергея немцы и большевики были однозначными врагами. И пусть здесь нет у власти ни Сталина, ни Гитлера. Стереотипы, однажды вбитые в мозг, держались надежнее ржавого гвоздя.
— Я здесь проездом, — парень улыбнулся и Сергей понял, что, судя по улыбке, эти две кружки сегодня были не первыми. Даже не в первом десятке.
— Прошу прощения, забыл представиться, — немец привстал, — Карл Мессер.
— Сергей Вышинский, — Сергей на мгновенье заколебался, глядя на протянутую руку.
Пожать руку фашисту? А фашист ли он?
Сергей все же пожал руку, но тут же спросил:
— Карл, скажите, вы, случайно, не нацист?
— Нет, — усмехнулся он, — Если бы я вступал в какую-нибудь партию, то только в «Штальхельм», «Стальной шлем», как мой папа. Я — в рейсхвере.
— Это партия?
— Это армия! Хотя, конечно, — Карл скис, — назвать нас армией, после того, что с нами сделали в Версале? Швайнехунде!
— Простите, Карл, я тут немного далек от политики… А что произошло в Версале?
Для Сергея это слово ассоциировалось только с Французскими королями.
— В Версале эти английские и французские мерзавцы заставили нас подписать мирный договор! Договор! Сказали бы уж сразу, договор об унижении Германии! Знаете, сколько человек может быть в германской армии по этому договору?
Ну, если в Красной Армии — полмиллиона…
— Тысяч четыреста?
— Сто! Жалкие сто тысяч! Ни кораблей, ни танков… Самолеты! Нам запретили строить боевые самолеты!
Карл возмущался так, как будто после подписания договора его вытащили прямо из самолетной кабины и навсегда запретили летать.
— Вот что я тебе скажу, Сергей, — Карл покачнулся и наклонился к Сергею, — Если бы не вы, русские… Германия и Россия — две отверженные страны, они должны держаться вместе. Правильно ваши правители подписали с нами договор в Рапалло, правильно… Вместе мы способны на многое, способны на всё! Ваша армия гораздо сильнее нашей, но…
— Ну да, — хмыкнул Сергей, — Пятьсот тысяч человек и пятнадцать танков.
— Пятнадцать — это мало, — согласился Карл, — Погоди! Ты тоже думаешь, что будущее — за танками?
— А что, кто-то так не думает?
— Спроси лучше, кто так думает! Мой двоюродный дядя Хайнц сейчас в Штеттине, в штабе 2-ой дивизии, преподает тактику и военную историю. Так он уже устал объяснять, что танки — не неуклюжие стальные коробки, которые ползут на пулеметы. Танки должны летать! Вперед!
«Умный у тебя дядя, — подумал Сергей, — прямо-таки угадывает будущее. Хотелось бы надеяться, что в этой реальности он не приедет к нам на своих танках однажды воскресным летним утром»
— Так что, Сергей, запомни, Германия и Россия — всегда вместе. Вместе мы — непобедимы.
— Карл, — Сергей решил сменить тему разговора, — почему ты так хорошо говоришь по-русски?
— Так у меня родители из России. Правда, пришлось уехать…
— В семнадцатом? — большевики, наверное, прогнали…
— В четырнадцатом! Дурак кайзер начал с вами войну и ваши мясники словно взбесились. Ты не представляешь, что тогда творилось на улицах! Немецкие вывески, немецкие магазины — все ломалось, уничтожалось. Немцев просто преследовали, избивали… Я был маленьким, но прекрасно это помню. Как сравню отношение к немцам тогда и сейчас. Вот в Липецке…
— А что там в Липецке?
Карл внезапно запнулся, побледнел, и даже, кажется протрезвел:
— В Липецке? — и тут же широко улыбнулся — В Липецке, Сергей, самые красивые в России девушки! Сейчас я тебе расскажу…
«Хороший ты парень, Карл, — думал Сергей через час, когда нагрузившийся Карл таки ушел, — и дядя у тебя умный. Хорошо, что в этом мире вы с нами сотрудничаете, а не воюете. Дай бог тебе и твоему дяде здоровья.
Пока мы — вместе».
Пора к Камову.
* * *
— Что я тебе скажу, шеф, — Камов прохаживался по комнате, размахивая потухшей папиросой, — есть хорошие новости, есть и плохие.
— Ну, давай уж, не томи, — театральное представление Сергей не заказывал, — Что за новости?
— Во-первых, оба твоих парня, и Виктор и Кирилл…
Сергея что-то царапнуло, но мысль удержать не удалось.
— … на самом деле те, за кого себя выдают. Оба работали там, где сказали: Кирилл — слесарем на кожевенном, Виктор — чернорабочим в велосипедной мастерской. Слесаря сократили, Виктор ушел сам, мало платили. По крайней мере, так сказал хозяин мастерской. Правда, тут одна зазубринка небольшая…
— Какая? — насторожился Сергей.
— Почему мне так кажется, я объяснить не смогу, просто чувствую… Хозяин мастерской как знал, что к нему придут с расспросами. По глазам видно, что знал. И ответы слишком уж затверженные, заученные, мол, хороший мальчик, работящий, скромный. Я тебе, шеф, больше скажу: он боится чего-то…
— Чего? Думаешь, знает, что Витя связан с криминалом?
— Нет, про уголовников я прямо спросил, мол, не замечен ли. Нет, тут дело не в этом…
— Так он что, прямо сказал, что не замечен, а ты поверил?!
— Не кипятись, шеф, не так все было. Если человек хочет что-то скрыть, и его об этом спрашивают, он пугается, это видно. Или не видно, если актер хороший. А вот если он скрывает, а спросили о другом, человек испытывает облегчение. И вот это всегда зоркому глазу заметно. Хозяин мастерской прямо дух перевел, когда я про уголовников спросил. Были у него какие-то трения с Виктором, скорее всего, были…
