Ознакомительная версия.
По иронии судьбы в этой так называемой коммунистической столице люди сильно интересовались деньгами; в Восточном Берлине ко мне подходили десятки человек и спрашивали, не хочу ли я поменять валюту. «Это качественный или количественный обмен?» – спрашивала я (в ответ – смущенные взгляды). «Деньги – признак нищеты», – отвечала я цитатой. Черт возьми, эти слова нужно было бы вырезать в камне над входом в шлюз каждого ЭКК.
Я пробыла на Востоке месяц, посмотрела все достопримечательности, ходила пешком, ездила на машине, на поезде, на автобусе по городу, плавала на кораблике и купалась в Хафеле, проехала по лесам Шпандау и Грюневальда.
Уехала я с Востока по Гамбургскому коридору – этот маршрут предложил мне корабль. Дорога проходила мимо деревень, застрявших в середине века; иногда в середине восемнадцатого века. Трубочисты на велосипедах в высоких черных шляпах, на плече щетка-ерш на почерневшей палке – штуковина, похожая на покрытую сажей маргаритку, украденную из великанского сада. Я чувствовала себя неловко – богачка в огромном красном «вольво».
В ту ночь я поставила машину на парковке у Эльбы. Из темноты возник модуль, темный на темном, и перенес меня на корабль, который в то время парил над Тихим океаном, отслеживая прямо внизу поющую стаю кашалотов и сканируя их громадные мозги эффектором.
Не нужно мне было рассказывать Ли’ндейну о Париже и Берлине. Я плавала в антигравитационном пространстве кое с кем из членов экипажа после купания в корабельном бассейне. Вообще-то, я говорила с моими друзьями Рогерс Шасапт и Тагмом Локри, но Ли был поблизости и с интересом подслушивал.
– Ну вот, – сказал он, подплывая и помахивая пальцем у меня под носом. – Оно самое.
– Что – оно самое?
– Этот памятник. Я теперь его вижу. Подумай об этом.
– Ты хочешь сказать, мемориал депортации в Париже?
– Вагина. Вот о чем я говорю.
Я покачала головой:
– Ли, кажется, я не понимаю, что у тебя на уме.
– Да он просто вожделеет к тебе, – сказала Рогерс. – Он тут томился, пока тебя не было.
– Чепуха, – сказал Ли и плеснул в Рогерс водой. – Я вот что имею в виду: большинство мемориалов похожи на пенис – кенотафы, колонны. А этот монумент, который видела Сма, похож на вагину. Он даже вдается в реку. В форме лобка. Исходя из этого и из общей позиции Сма, очевидно, что она сублимирует свою сексуальность во всю эту контактерскую чепуху.
– Я об этом и не догадывалась, – заметила я.
– Главное твое подспудное желание, Дизиэт, в том, чтобы тебя оттрахала вся цивилизация, вся планета. Наверно, поэтому ты хороший оперативничек Контакта, если тебя это устраивает…
– Ли, конечно, прибыл сюда совсем по другим мотивам, – оборвал его Тагм.
– …но я бы сказал, – продолжил Ли, – что лучше ничего не сублимировать. Если хочется хорошо потрахаться, – (Ли использовал английское слово), – то и трахайся себе на здоровье, а не устраивай двусмысленные противоборства с захолустной планеткой, заселенной рабскими существами, одержимыми идеей смерти и вступившими на путь полного самоуничтожения.
– А я скажу, что если кому тут и хочется потрахаться, то это тебе, – отозвалась Рогерс.
– Именно! – воскликнул Ли, широко раскидывая руки и разбрасывая брызги, неустойчиво повисшие в воздухе при нулевой гравитации. – Только с той разницей, что я этого не отрицаю.
– Вот он – естественный человек, – кивнул Тагм.
– А что плохого в естественности?
– Но я помню, как на днях ты говорил: проблема людей в том, что они слишком естественны, недостаточно цивилизованны, – сказал Тагм, потом повернулся ко мне. – Обрати внимание – Ли меняет мнения быстрее, чем ЭКК производит скоростной ремонт.
– Естественное естественному рознь, – сказал Ли. – Моя естественность цивилизованная, а их – варварская, поэтому я должен быть как можно более естественным, а они по возможности – наоборот. Но мы отклонились от темы. Я только хочу сказать, что у Сма определенно психологические проблемы, а так как на этом корабле только меня интересует фрейдистский анализ, то я и должен помочь ей избавиться от них.
– Как это любезно с твоей стороны, – ответила я ему.
– Вовсе нет. – Ли помахал рукой. Наверно, почти все его капли остались на нас, потому что теперь он медленно отплывал к дальнему углу антигравитационного зала.
– Фрейд! – иронически хмыкнула Рогерс.
– Ты – язычница, – сказал Ли, прищурившись. – Я полагаю, твои герои – Маркс и Ленин.
– Вот уж нет. Я поклонница Адама Смита, – пробормотала Рогерс и начала кувыркаться в воздухе, принимая позу то плода, то орла, взмахнувшего крыльями.
– Чепуха. – Ли сплюнул (то есть он сделал это, но плевок висел рядом с ним).
– Ли, ты на этом корабле самый сексуально озабоченный, – сказал ему Тагм. – Если тут кому и нужен психоаналитик, так это тебе. Ты одержим сексом, и дело тут не…
– Это я одержим сексом? – сказал Ли, тыча себе в грудь большим пальцем. Он запрокинул голову назад. – Ха! – изобразил он смех. – Слушайте! – Он принял позу, которую, сиди он на полу, на Земле назвали бы позой лотоса. Одну руку он упер в бедро и, указуя другой рукой куда-то вправо, сказал: – Это они одержимы сексом. Вы знаете, сколько в английском языке слов, обозначающих член? Или вагину? Сотни! Сотни! А сколько у нас? По одному на каждое – как для ______[15] употребления, так и для анатомической терминологии. И ни одно не бранное. А я всего лишь с готовностью признаю, что хочу вложить одно в другое. Что я готов, желаю этого, заинтересован. Разве это плохо?
– В общем-то, нет, – сказала я ему. – Но в какой-то момент интерес переходит в одержимость, и я думаю, что большинство людей считают одержимость плохим свойством, потому что она ведет к меньшему разнообразию, меньшей гибкости.
Ли, продолжая медленно уплывать от нас, яростно кивнул.
– Я хочу только одно сказать. Именно одержимость гибкостью и разнообразием делает так называемую Культуру такой скучной.
– Ли организовал Общество скуки, пока тебя не было, – пояснил Тагм, улыбаясь мне. – Пока в него еще никто не вступил.
– Общество прекрасно функционирует, – сказал Ли. – Я изменил название на Лигу апатии. Да, скука – это недооцененная сторона существования нашей псевдоцивилизации. Поначалу я думал, что когда людям ужасно скучно, то они хотят собраться вместе по-особому, по-скучному. Но теперь я понимаю, что это невероятно трогательное и в высшей степени нормальное состояние – ничего не делать в полном одиночестве.
– И ты думаешь, Земля много чему может нас научить в этом отношении? – спросил Тагм, потом повернулся и сказал ближайшей стене: – Корабль, будьте добры, значение воздуха на среднее.
– Земля – поразительно скучное место, – мрачно сказал Ли, когда с одного конца помещения в нашу сторону потянул воздух, а в другом конце заработал поглотитель. Мы поплыли на ветерке.
– Земля? Скучная? – переспросила я. Влага на моей коже высыхала.
– Какой смысл в существовании планеты, если там, куда ни сунься, кто-то кого-то убивает, либо что-то рисует, либо сочиняет музыку, либо раздвигает границы науки; то они мучают друг друга, то убивают себя, то погибают в автокатастрофах, то прячутся от полиции, то страдают от какой-нибудь нелепой болезни, то…
Мы приплыли к мягкой, пористой стене поглотителя («Эй, эта стена засасывает», – хихикнула Рогерс), оттолкнулись от нее, проплыли мимо Ли, двигавшегося навстречу нам, к засасывающей стене, и оставили его позади. Рогерс проводила его нарочито любопытствующим взглядом пьяницы, рассматривающего муху в своем стакане.
– Экая диковинка.
– И почему же, по-твоему, – сказала я удаляющемуся Ли, – все это скучно? Там столько всего происходит.
– Это невыносимо скучно. Избыток скуки не добавляет ничему интереса, разве что в самом сухом научном смысле. Место нельзя назвать скучным, если тебе с трудом приходится отыскивать там что-нибудь интересное. Место же, где нет абсолютно ничего интересного, можно назвать идеально интересным и преимущественно нескучным.
Ли ударился о стену и отскочил от нее. Мы замедлились, остановились и, повернув, теперь возвращались к пористой стене. Рогерс махнула Ли, когда мы проплывали мимо.
– Но, – сказала я, – я хочу понять твою мысль. – По-твоему, Земля, где много чего происходит, настолько полна интересных вещей, что попросту скучна? – Я прищурилась, глядя на Ли. – Ты это хочешь сказать?
– Что-то вроде.
– Ты псих.
– Ты скучна.
4.2. Речи жизнерадостного идиота
Я поговорила с кораблем о Линтере на следующий день после свидания с ним в Париже, а потом говорила еще несколько раз. Вряд ли я обнадежила его в том плане, что Линтер передумает; когда речь заходила о Линтере, корабль говорил со мной своим расстроенным голосом.
Ознакомительная версия.
