Ознакомительная версия.
Я покачала головой, улыбнулась:
– Конечно же идеально.
– Да-да, конечно. – Он избегал моего взгляда.
Мне стало неловко из-за моей позы, и я соскользнула с парапета и встала перед ним. Линтер показался мне меньше ростом, чем был в моих воспоминаниях. Он потирал ладони, словно ему было холодно, и поглядывал вдоль широкой аллеи, уставленной странными скульптурами Вигеллана, упираясь взглядом в голубоватое утреннее небо Севера.
– Прогуляемся, ты не против? – спросил он меня.
– Давай прогуляемся. – Мы пересекли мост и направились к первому пролету ступенек с дальней стороны обелиска и фонтана.
– Спасибо, что появилась. – Линтер посмотрел на меня, потом быстро отвернулся.
– Да не за что. Приятный город. – Я сняла кожаную куртку и накинула ее на плечо. На мне были джинсы с сапожками, но на самом деле в такой день лучше было надеть блузку и юбку. – Ну, так как ты поживаешь?
– Я не изменил своего решения остаться, если ты об этом. – Голос его звучал настороженно.
– Я так и думала.
Он расслабился, откашлялся. Широкий пустой мост остался позади. Было еще слишком рано – люди не успели выйти из дома, и казалось, что мы одни в парке. Потихоньку гасли строгие, квадратные, отделанные камнем фонари на мосту – контрапункты к кривым линиям причудливых статуй.
– Я… я хотел дать тебе вот это.
Линтер остановился, сунул руку в карман и вытащил что-то похожее на золоченую паркеровскую авторучку. Он отвинтил колпачок – там, где должен был быть шарик, виднелась серая трубочка, покрытая крохотными цветными знаками неземного языка. Лениво помигивала маленькая красная лампочка. Эта штуковина казалась какой-то маловажной. Он завинтил колпачок, скрыв терминал.
– Заберешь его? – спросил он, моргнув.
– Да, если ты уверен.
– Я им не пользовался несколько недель.
– Как ты сообщил кораблю, что хочешь увидеться со мной?
– Он посылает ко мне автономников. Я предлагал им забрать терминал, но те отказывались. Корабль его тоже не принимает. По-моему, не хочет брать на себя ответственность.
– Ты хочешь, чтобы ответственность взяла на себя я?
– Ты же друг. Я тебя прошу. Пожалуйста. Пожалуйста, возьми его.
– Слушай, почему бы тебе не оставить его – просто не пользуйся им, и все. На всякий пожарный случай…
– Нет-нет. Пожалуйста, возьми. – Линтер на мгновение заглянул мне в глаза. – Это же пустая формальность.
Он сказал это так, что я почувствовала странное желание рассмеяться. Но я взяла у него терминал и сунула в карман своей куртки. Линтер вздохнул. Мы пошли дальше.
День стоял прекрасный. Безоблачное небо, прозрачный воздух с запахом моря и земли. Я не знала точно, было ли в этом свете что-то такое, что присуще одному Северу, может быть, он казался иным только потому, что было известно: отсюда до Арктики тысяча или около того километров такого же ясного, еще более свежего воздуха, громады айсбергов и миллионы квадратных километров льда и снега. Словно совсем другая планета.
Мы поднялись по ступеням. Линтер, казалось, разглядывал каждую из них. Я поглядывала вокруг, впитывая вид, звук и запах этого места, которое напоминало мне о моих выездах из Лондона. Я посмотрела на мужчину рядом со мной.
– Ты неважно выглядишь, – сказала я.
Он по-прежнему избегал моего взгляда – словно внимательно изучал резьбу по камню в конце дорожки.
– Понимаешь… да, думаю, можно сказать, что я изменился. – Он неопределенно улыбнулся. – Я не тот, что был прежде.
Он сказал это так, что меня пробрала дрожь. Он снова уставился на свои туфли.
– Ты остаешься здесь, в Осло? – спросила я его.
– На какое-то время – да. Мне здесь нравится. Осло не похож на столицу – чисто, уютно, но… – Он замолчал, покачал головой каким-то собственным мыслям. – Но я думаю, что скоро уеду отсюда.
Он пошел дальше вверх по ступенькам. От некоторых скульптур Вигеллана мне было не по себе. Нахлынула пугающая волна какого-то отвращения; в этом северном городе было нечто безмерно отталкивающее. Обитатели этого мира говорили теперь о том, что пора отказаться от бомбардировщика В-1 и перейти на крылатые ракеты. То, что начиналось как нейтронная бомба, стало туманно называться «боеголовкой с интенсифицированной радиацией» и наконец «устройством с минимизацией факторов взрыва». «Они тут все сумасшедшие. И он тоже», – подумала я вдруг. Это как зараза.
Нет, это было глупо. У меня развилась ксенофобия. Причина бед была внутри, а не снаружи.
– Не возражаешь, если я тебе скажу что-то?
– Ты это о чем? – спросила я и подумала: какие странные слова он находит.
– Понимаешь, тебе это может показаться неприятным. Не знаю.
– Нет, ты скажи. У меня устойчивая психика.
– Понимаешь… я попросил корабль… в общем, изменить меня.
Линтер мельком посмотрел на меня. Я внимательно разглядывала его. Небольшая сутулость, худоба, побледневшая кожа – все это не требовало вмешательства корабля. Он поймал мой взгляд, покачал головой:
– Нет, изменения не внешние – внутренние.
– Да? И какие же?
– Понимаешь… я попросил корабль переделать мне внутренности на манер землян. И он удалил у меня наркотические железы… и… – Он нервно рассмеялся. – И замкнутую систему мочеиспускания.
Я шла не останавливаясь. Я ему сразу же поверила. Я не могла поверить, что корабль согласился на это, но Линтеру я поверила. Я не знала, что ему сказать.
– Так что у меня нет выбора – приходится часто бегать в туалет… и он изменил мне глаза.
Линтер замолчал. Теперь настала моя очередь вперить взгляд в ноги – в модных итальянских горных ботинках они вышагивали по ступеньками. Мне, пожалуй, не хотелось знать этого.
– Я как бы перепрограммирован, – продолжал он, – так что вижу мир, как они. Более размытым… ну, скажем, меньше цветов, но, так сказать, насыщеннее. Ночью я тоже мало что вижу. То же самое с обонянием и слухом. Но… знаешь, это, как ни странно, усиливает ощущения. Я рад, что сделал это.
– Понятно. – Я кивнула, не глядя на него.
– Моя иммунная система теперь тоже несовершенна. Я могу простужаться и… ну, вообще. Форму члена я оставил как есть – решил, что и так сойдет. Ты знаешь, что у землян довольно разнообразные гениталии? У бушменов из Калахари постоянная эрекция, а у женщин – Tablier Egyptien, маленькая складочка, прикрывающая гениталии. – Он махнул рукой. – Так что я в этом плане не урод. Я думаю, все не так уж страшно, как ты считаешь? Почему-то вдруг я решил, что это вызовет у тебя отвращение или что-нибудь.
– Гм-м.
Я ломала голову, что заставило корабль так поступить с Линтером. Он согласился… искалечить его (только так я и могла думать об этом) и в то же время не соглашался взять у него терминал. Почему? Корабль говорил, что хочет изменить его образ мышления, но вместо этого изменил тело, уступив безумному желанию Линтера стать больше похожим на аборигенов.
– Теперь я не могу изменять пол, даже при желании. Но если что-то будет отрезано, оно восстановится – с этим корабль не мог ничего поделать. Во всяком случае, не прямо сейчас. На это нужно время – интенсивная терапия, и это не изменило бы мой… биологический ритм, если это так называется. Так что стареть я по-прежнему буду медленно и жить – дольше, чем они… Но думаю, со временем он может смилостивиться, когда поймет, что я правда этого хочу.
Мне пришло в голову только одно объяснение: корабль решил изменить физиологию Линтера на местный манер, желая показать ему, какой жуткой жизнью живут аборигены. Может быть, корабль полагал, что, познакомившись с условиями жизни землян, Линтер бросится назад к многочисленным удовольствиям, которые дает корабль, и согласится остаться человеком Культуры.
– Тебя это не возмущает?
– Возмущает? С какой стати? – сказала я и тут же почувствовала, что сморозила глупость, как персонаж мыльной оперы.
– Да нет, я же вижу, – сказал Линтер. – Ты думаешь, я спятил, правда?
– Ну хорошо. – Я остановилась посреди лестничного пролета и повернулась к нему. – Да, я считаю, что ты спятил – ты отказываешься от всего. Ты заблуждаешься, совершаешь глупость. Ты словно делаешь это, чтобы досадить кому-то, испытать корабль. Ты что – пытаешься его разозлить, да?
– Да нет, конечно же. – Вид у него был уязвленный. – Сма, меня не очень заботит корабль, но меня волновало… мне небезразлично, что можешь подумать ты. – Он взял мою свободную руку в обе свои. Они были холодны. – Ты друг. Ты важна для меня. Я не хочу никого обижать – ни тебя, ни других. Но я должен сделать то, что кажется мне правильным. Для меня это очень важно, важнее всего остального, что я делал прежде. Я никого не хочу огорчать, но… слушай, мне жаль. – Он отпустил мою руку.
– Да, мне тоже жаль. Но это похоже на искалечение. На заразную болезнь.
– Заразная болезнь – это мы, Сма. – Он повернулся и сел на ступеньки лицом к городу и морю. – Это мы не похожи на других, мы подвергли себя самокалечению, автомутации. Мейнстрим – здесь. Мы же похожи на вундеркиндов, детишек, которым дали замечательный конструктор. Земляне настоящие, потому что живут так, как решила природа. А мы – нет, потому что живем так, как хотим сами.
Ознакомительная версия.
