В начале второй седмицы марта показались стены и многочисленные маковки церквей крупного города.
— Новагород Низовских земель! — Молодой воин в немецких одеждах указал на горизонт плеткой. — Вона, стены уж недалече!
Рука его, пораненная в скоротечной схватке на торговых рядах близ кремлевских стен с одной из ватажек сторонников Никиты Романова, уже зажила. С тех пор молодец горячность свою умерил, признав непререкаемый авторитет Павла Грауля. Андрей, поставленный покойным Глебом Ивановичем Морозовым охранителем сестер Милославских при попытке бегства их из Москвы, происходил из беспоместных детей боярских, служивших боярину. Глеб Морозов очень дорожил Андреем и хотел еще больше приблизить его к себе, одарив сотней четей земли за верную службу. Но не успел… Однако Андрей службы не бросал, со двора Ангарского не бежал, да, правда, и податься ему было некуда — ни кола ни двора. В отеческом Рославле никого из родной семьи уж не осталось — моровое поветрие всех в могилу свело, а кто и остался — в монастырь ушел. Весть о том Андрею пришла еще в начале осени.
Поначалу Милославские хотели бежать в Литву, к родичам, но Грауль отговорил — Русь была в силе, а посему польский король Ян-Казимир не станет Никите Ивановичу препятствий чинить, выдаст беглецов как пить дать. Ведь перед поляками маячила война со шведами за Поморье и Ригу, а потому гневить московского государя они не станут, уповая на его помощь в борьбе со Швецией. Павел же настойчиво предлагал гостям уходить вместе с караваном в Нижний Новгород, а там и до Сибирского царства. В конце концов, Анна, сестра старшая, уговорила Марию бежать в Сибирь.
— Коль уж свейский канцлер с семьею убежища в Сибири ищет, что же нам мыкаться средь давно оставленной родни? — долгими вечерами убеждала Анна Марию, чья подушка постоянно была мокрой от слез, проливаемых по супругу. — Люд и царь там православный, русский, нешто в Литве ждать окрика Никиты Ивановича любо тебе станет? Нет уж, сестрица, лучше к царю Сибирскому уйти, а там, даст Бог, домой вернемся.
И вот обе вдовствующие сестрицы Милославские — Мария, супруга преставившегося государя, и Анна, жена убиенного толпою городской черни боярина Морозова, уж целый месяц как находились среди членов семьи Оксеншерна, державших путь в далекую Сибирь. Вместе с ними в путь отправилась немногочисленная родня, уцелевшая после расправ и насильственных пострижений в монашество, а также служки. Из-за оного ангарский караван, уходивший из Москвы в начале февраля, увеличился на сорок человек.
После того как московская замятия улеглась, на Ангарский двор тайно приходили жалкие остатки некогда могущественной семьи Милославских. С ними, как и с Морозовыми, Никита Иванович Романов расправился прежестоко. Брата Бориса Морозова, Глеба Ивановича, схватили у Варварских ворот в тот же декабрьский день, когда он упросил Грауля спрятать сестер Милославских. А утром следующего дня его окоченевшее тело нашли в полынье. Были умучены и остальные люди, бывшие с ним. Немногим тогда удалось спастись. Никита Романов чувствовал себя всесильным властителем в Москве, а потому сразу же разделался со своими врагами. Чернь московская и зажиточные горожане, купцы да большая часть бояр его в этом поддерживали. Ведь обе низвергнутые фамилии прославились в народе лишь мздоимством и стяжательством, используя при этом свое положение при дворе.
А в начале февраля по Москве пошел слух о том, что вскоре будет собираться Земский собор для утверждения Никиты Ивановича на царство. Именно утверждения его, а не избрания среди иных претендентов, как некогда был избран государем Михаил Федорович, первый из Романовых. Теперь же, по старшинству, государем надлежало быть Никите Романову.
Оку ангарский обоз пересек уже в сумраке мартовского вечера и, оставив в стороне стены Нижегородского кремля, взял несколько южнее, к фактории. Ворота были загодя открыты, и вскоре обширный двор заполонили повозки. Забегали работавшие при дворе пареньки, помогая возницам распрягать лошадей, уводили животных в теплые конюшни. Новый начальник фактории, Александр Марков, бывший морпех-срочник, встречал караван вместе с гостями из приказной избы города — то были таможенный дьяк, два целовальника и стрелецкий голова с двумя бородачами в темно-синих кафтанах. Служилые обогнали повозки при переправе, прибыв на двор первыми. Из-за прежних царских указов досмотр груза и проверка численности людей в караване были чисто формальными, и предъявленная Граулем проездная грамота дьяка вполне удовлетворила. Но более всего чиновников интересовали последние вести из столицы. Павел пригласил гостей к столу, за которым пообещал все подробным образом рассказать. В Нижегородской фактории ангарцам надлежало пробыть лишь двое суток, после чего следовало поспешать далее на восток, чтобы вскрытие зауральских рек переждать в Хлынове.
А пока они с Марковым после короткого разговора, от которого у начальника фактории волосы встали дыбом, направились в радиоузел, чтобы оставить радисту текст для передачи.
— У меня в гостях семья шведского канцлера, — в очередной раз, словно пробуя слова на вкус, с усмешкой протянул Александр Марков, пропуская его вперед по расчищенной от снега дорожке. — Нарочно не придумаешь!
— Привыкай, Саша, то ли еще будет, — похлопал Грауль Маркова по плечу.
— Останется турецкого султана сюда притащить! — рассеялся начальник фактории.
— Сложная задача, — ухмыльнулся Грауль, — но коли надо будет — выполним!
— Кстати, тебя монашек какой-то дожидается, — вспомнил Александр. — Мне ничего не говорит, но у него письмо от нашего попа.
Этим письмом, наконец, дал о себе знать ангарский священник отец Кирилл. В фактории Грауля ожидал посланный им человек, который сообщил Павлу о стараниях священнослужителя в деле учреждения сибирских епархий в царстве Сокола. Что было важней всего, отцу Кириллу предстояла встреча с патриархом царствующего града Москвы и всея Руси Иосифом, известным своим благоволением книгопечатанию и заботой о распространении просвещения. Можно было надеяться, что патриарх не будет возражать против основания на берегах Амура, а то и Сунгари и Уссури монастырей — об этом священник сообщал в своем письме.
Пусть первоангарцы и были атеистами-технарями, но в этом мире без религии нельзя было ступить и шагу. Вера являла собой направляющую и руководящую силу для всего общества, она задавала нормы морали, мнение церковных иерархов по тому или иному вопросу было подчас определяющим. Так что ангарцам приходилось сей факт учитывать, и если они не могли этот процесс продвигать, то хоть как-то контролировать его было обязательно. Там, в Сибири, сделать это было несколько проще.
