— Продать немцам их же собственную армию на Тамани подороже?
— Улавливаете нить, — довольно кивнул Деканозов. — Расколоть лагерь империализма — задача ключевая. Американцы политикой Лондона очень недовольны, пытаются помирить, но Черчилль уперся рожищами — за ноги не оттащишь! Проливы, проливы, проливы! Как умом повредился!
— Однако если Красная армия там встанет, уже не выбьешь, — резонно заметил Шмулевич.
— Это-то он отлично понимает, оттого и переубедить невозможно. Сейчас англичанин пойдет на всё, включая сепаратный мир с Германией в противовес любым прежним заявлениям. Постараемся Черчилля опередить. Идет насколько тонкая, настолько и ожесточенная игра, однако у нас на руках флеш-рояль. Простите за вульгарность, но мы крепенько держим немцев за причинное место — если они потеряют армию Гальдера, это будет ударом куда страшнее Сталинграда…
Становилось тяжело дышать. Шмулевич, памятуя рекомендации авиаторов, чуть открутил вентиль кислородного аппарата. Температура давно перевалила за минусовую. Осталась далеко позади линия фронта, сейчас Пе-8 проходил где-то в районе Таллина. Летел бомбардировщик ровно, никакой болтанки и непредвиденных маневров — снаряды зениток неподалеку не разрывались, пулеметы бортстрелков молчали. Противовоздушная оборона противника, скорее всего, самолет вовсе не заметила.
Разворот строго на запад, над морем, подальше от эстонских и финских берегов безопаснее — немцы считают Балтику своим внутренним водоемом, авиация Балтфлота из Ленинграда так далеко не летает, следовательно, и ночных перехватчиков Люфтваффе здесь быть не должно.
Стокгольм показался через полтора часа. Непривычно было наблюдать с воздуха приветливо мерцавший электрическими огнями город, не знавший, что такое светомаскировка. На посадку пошли не в аэропорт Бромма, открытый еще в 1936 году королем Густавом V, а почти на сотню километров юго-западнее — к базе королевских ВВС «Скавста». Обе стороны, советская и германская, продолжали настаивать на секретности контактов, и появление Пе-8 на столичном летном поле могло вызвать ненужный ажиотаж среди репортеров и агентов разведок самых разных государств, давно и прочно свивших гнездышки в безмятежной и уютной шведской столице.
Немецкие самолеты, кстати, тоже сажали отдельно — в Баркабю, к северу от города, где располагался испытательный центр авиации шведов. Так что никто не оставался в обиде.
— Приехали, — вполне буднично сказал товарищ Деканозов, когда бомбардировщик остановился у края бетонного поля. — Местного времени всего-то одиннадцать вечера. Они тут люди экономные, автомобилей не предоставляют, а посольские гонять из соображений конспирации нежелательно. Совсем рядом станция железной дороги, на боковом пути нас должен ждать литерный: паровоз, вагон-салон и вагон охраны. Ехать часа два, хоть чаю выпьем да отогреемся. Унты с полушубками — это замечательно, но сидеть в них полную дорогу на лютом морозе неудобственно… Поднимайтесь, товарищ майор, выйдем наружу, разомнемся.
Встречали скромно. Двое офицеров-шведов в синих шинелях, советский военный атташе. Пройдите к автобусу, до платформы два километра, не пешком же идти.
Автобус оказался немецким, «Opel Blitzbus» сорокового года выпуска — несколько десятков таких бегали по Ленинграду до войны, контрактные поставки после экономического договора с Рейхом. Пассажирская дверь широченная, можно пролезть и в полярной сбруе.
Выехали за пределы аэродрома, начался густой хвойный лес. Сугробы. Через несколько минут взблеснули тусклым золотом огни железной дороги и небольшой станции.
— Да не смотрите вы волком, — посоветовал Шмулевичу товарищ Деканозов. — Веселее. Совсем скоро будем на месте. Очень устали?
— Бывало куда хуже, — сказал майор. — Переживу. Непривычно просто. Кругом война, а тут… Прожектора на летном поле, никаких караулов, КПП с одним солдатом, документы даже не посмотрел. Беспечно живут господа нейтралы. Хорошо устроились.
— И нам от того имеется немалая польза, — шевельнул плечами под полушубком Деканозов. — Не убежден, что мне захотелось бы ехать в Берлин для разговора с такой малоприятной личностью, как Рейнхард Гейдрих.
— Гейдрих? — Шмулевич открыл рот, будто школьник. — Эсэсовский фюрер?
— С прошлой недели у них СС называется «гвардией рейхспрезидента», и он теперь не «рейхсфюрер», а «генерал-полковник гвардии». Ну и министр внутренних дел, конечно… Что-то меняется, товарищ майор государственной безопасности.
— Знать бы, в какую сторону меняется, — покачал головой Семен Шмулевич. — Ох, знать бы…
— Так давайте завтра это и выясним.
Санкт-Петербург — Рейкьявик — Санкт-Петербург 2013–2014 годы
БИОГРАФИЧЕСКИЙ СПРАВОЧНИК
ДЕЙСТВУЮЩИЕ И УПОМИНАЕМЫЕ ПЕРСОНАЖИ
Берия, Лаврентий Павлович (1899–1953) — советский государственный и партийный деятель, народный комиссар внутренних дел СССР с 1938 по 1945 год.
Член ВКП(б) с 1917 года. Работал в органах ГПУ Азербайджана и Грузии с 1921 года, в 30-х годах — на партийных должностях в Закавказье.
В 1938 году назначается наркомом НКВД, проводит чистку органов от «ежовских кадров», по его распоряжению из лагерей выходит около 300 тысяч человек, осужденных во время «Великой чистки». С началом войны — член Государственного Комитета Обороны, ответственный за контроль над военной промышленностью, постоянный советник Ставки ВГК.
По окончании Великой Отечественной войны курировал советский атомный проект. В ходе борьбы за власть между различными партийными группировками после смерти И. В. Сталина был арестован летом 1953 года и вскоре расстрелян.
Борман, Мартин (1900–1945) — рейхсляйтер, рейхсминистр без портфеля, обергруппенфюрер СА, почетный обергруппенфюрер СС, личный секретарь А. Гитлера. Образование среднее специальное (сельское хозяйство).
По сложившейся традиции Бормана считают «серым кардиналом» за спиной Гитлера, едва ли не полностью определявшим политику Германии. Он в действительности имел большое влияние по линии НСДАП как фактический руководитель партаппарата, что переросло в прямое противостояние с Альбертом Шпеером, пытавшимся усилить роль Кабинета министров в принятии экономических решений. В основном благодаря Борману и его непродуманной политике «партмещане» (по выражению Геринга) приобрели огромное влияние, обусловившее неслыханную коррупцию, по сравнению с которой положение в России XXI века можно считать едва ли не идеальным.
