— Вот как? — удивился я, даже шомпол спрятать в держатели позабыл. — Спасибо, — кивнул я водоносу, тут же вернувшемуся к своим обязанностям. — Роговцев, — обратился я к фельдфебелю, — возьми двух гренадер из легкораненых и проверь патронный ящик каптенармуса. А потом тащите его сюда.
— Есть, — ответил фельдфебель.
Сунув шомпол, куда положено, я выстрелил в красномундирную шеренгу и принялся с остервенением перезаряжать пистолет. Вот ведь повезло! Предыдущий командир роты на стрелках сэкономил, теперь каптенармус, похоже, проворовался. Да как вовремя!
Роговцев притащил тыловика, спустя всего пять минут. На лице каптенармуса красовался изрядный синяк, а мундир был порван в паре мест, что наводило на мысли о том, что били его не только по лицу.
— Что это у тебя, Роговцев? — спросил я, указав рукояткой пистолета на небольшой мешок, что фельдфебель держал в левой руке.
— А этим он телегу забил. Под патроны сховал, сволочь.
— Позволь полюбопытствовать.
Я взял у Роговцева мешок и вывалил его содержимое прямо нам под ноги. Все вещи, высыпавшиеся из мешка, можно было охарактеризовать одним словом — барахло. Или трофеи, если выразиться мягче. Настенные часы, украшенные затейливой резьбой, позолоченные кочерги, какая-то домашняя утварь, и всё в том же духе.
— И таких пять мешков, — сказал Роговцев. — Да два кошеля с деньгами.
— На кошели наплевать, — отмахнулся я. — Бог создал каптенармусов, чтобы было кому в армии воровать. А вот за недостаток патронов он мне ответит.
— Не погуби, вашбродь! — взмолился каптенармус. — У меня в Полоцке жена, детки малые. Трое.
— Выдайте ему мушкет, — приказал я. — Роговцев, поставь его в шеренгу. И следи, только дёрнется, чтобы побежать, повесить его.
— Вашбродь! — взвыл каптенармус. — Вашбродь! Не губите! Дети у меня! Жена!
— Ты, видимо, не понял, — тяжко вздохнул я. — Британцы нам вот этого, — я взял с земли несколько сплющенных мушкетных пуль из шрапнельного снаряда, — никогда не простят. И если они прорвутся сюда, все мы примем смерть лютую. Лучше всем нам погибнуть в этой перестрелке. Вот потому ты сейчас встанешь в шеренгу, и будешь стрелять и Бога молить о том, чтобы тебя британская пуля нашла. В тылу от тебя толку всё равно никакого нет.
— Вашбродь! — заорал каптенармус.
— Роговцев, увести, — приказал я, возвращаясь к зарядке пистолета.
Тыловик продолжал кричать, когда Роговцев тащил его к шеренге и совал в руки мушкет.
Я выстрелил, сделал торопливый глоток из фляжки и сунул руку в лядунку, пальцы нащупали последний патрон. Обернулся к Кмиту, но тот уже спрятал «Гастинн-Ренетт» в кобуру и стрелял из своего штуцера, полученного за призовую стрельбу на соревнованиях.
— Я вам все патроны к пистолету отдал, — сказал он, забивая молоточком пулю в ствол нарезного ружья.
— Спасибо, — несколько запоздало поблагодарил я.
Зарядив «Гастинн-Ренетт» я тщательно прицелился, не хотелось, чтобы последняя пуля ушла «в молоко», и плавно нажал на спусковой крючок. Попасть в офицера или уоранта было невозможно, однако мне попался на глаза сержант, выкрикивающий команды. Правда, его частично закрывали солдаты, однако видел я его вполне отчётливо. Пуля врезалась в лицо сержанту — и он рухнул навзничь, взмахнув руками на манер ветряной мельницы.
(выдержка из книги «Стальной герцог», посвящённой деяниям сэра Артура Уэлсли первого герцога Веллингтона, заголовок «И из поражений он делал победы»)
Огромную роль в поражении британских войск при Сьюдад-Родриго сыграла усадьба со странным названием Бычий след. Закрепившиеся в ней французские вольтижёры непрерывно обстреливали фланг британской армии. Атака тяжёлой кавалерии угодила в отлично подготовленную ловушку. Это было по-настоящему бесчеловечно, обстреливать кавалерию с безопасного расстояния шрапнельными снарядами! После этого вольтижёры из усадьбы Бычий след вели длительную перестрелку с двумя ротами лёгкой пехоты 51-го (Оксфордсширского) полка, при этом обстреливая фланг британской армии.
Однако сэр Артур сумел извлечь урок из этого поражения. При Ватерлоо, где были окончательно и бесповоротно разгромлены войска узурпатора Бонапарта, он приказал занять усадьбы Эссонте и Угумон, вокруг которых развернулось особенно жестокое сражение. Именно потому, что войскам Бонапарта не удалось взять эти две усадьбы и ударить через них во фланг британцам, он и потерпел столь сокрушительное поражение.
В этом проявилась очередная грань гения Стального герцога Веллингтона. Сделав выводы из поражения при Сьюдад-Родриго, он пришёл к величайшей победе XIX века, Ватерлоо.
— О, Господи, — произнёс Жозеф Бонапарт, заходя в усадьбу. — Это же кошмар. Подлинный ад на земле.
Хорошо ему говорить. Перед ним и трупы растащили, чтобы можно было войти нормально, и часть рогаток убрали с той же целью, и бинты, что фельдшера на просушку вывесили, приказали перевесить подальше — слишком уж неприятно пахнут, и даже солдат, валящихся с ног, выстроили в некое подобие почётного караула. Однако и в таком, прилизанном, как выразился поручик Ефимов, виде, усадьба бычий след производила удручающее впечатление. Любой вошедший, сразу понимал, что настоящий ад творился здесь во время боя.
— В этом горниле ковалась наша победа, — заметил маршал Журдан, — и люди тут дрались стальные.
— Решено, — хлопнул в ладоши Жозеф Бонапарт, но тут же вновь поднёс к лицу надушенный платок. Мы-то придышались той жуткой смесью, что заменяла в усадьбе воздух, а вот королю Испании от него мог и в обморок хлопнуться. Слишком уж ядрёной была эта смесь крови, пороховой гари и смерти, висевшая над Бычьим следом. — В честь победы под Сьюдад-Родриго я велю отлить медаль. Но для солдат и офицеров, оборонявших усадьбу Бычий след, будет отлита особая медаль. Это будет стальная медаль, на которой будет вычеканены фигуры русского и французского солдата, а также надпись: «Стальные люди ковали победу под Сьюдад-Родриго».
Красивый жест. Как бы то ни было, а Жозеф Бонапарт умеет расположить к себе людей. Этими медалями будут гордиться солдаты и офицеры, ведь их будет куда меньше чем обычных медалей за битву при Сьюдад-Родриго.
— А с этим что делать? — снова швырнул к моим ногам каптенармуса Роговцев, когда высокая комиссия, осматривающая поле боя, покинула усадьбу.
— Смотри-ка, жив, — мрачно усмехнулся я. — Верно говорят, что оно не тонет, видимо, и в огне не горит.
— Вашбродь, — затянул прежнюю песню тыловик, — не губи.
