Боевые действия, если посмотреть со стороны, имеют начало и конец. И как только в очередной раз на город совершила налёт авиация противника, движение по дороге словно прорвало. По шоссе на Пинск стали отходить наши войска. В основном организованно, без паники, но с такими обречёнными лицами, что слезу выбивало. Колонны двигались одним потоком, практически лишённые всякой техники, редко разбавленные гужевыми повозками с огромным количеством раненых. Литвиненко по моему приказу выбежал с Ваней на дорогу, воткнул палку с насаженным на гвоздь чистой стороной плакатом, где было написано крупными печатными буквами: "НЕИСПРАВНЫЕ ГРАНАТЫ СЮДА"; и подсунул под объявление ящик. Синяков же демонстративно держал в руках пачки с папиросами, не скупясь, угощая проходивших бойцов. Буквально за несколько минут ящик был наполнен. Никто из командиров не останавливал красноармейцев, освобождавших подсумки. Те, кто отходил к Пинску, будут иметь пару дней передышки и возможность пополнить боекомплект, а нам никто больше ничего не подвезёт и не передаст. И если не лукавить с совестью, то танкистов с приданым пополнением из пяти человек уже давно вычеркнули из всех списков. Им даже время не обозначили, как долго занимать позицию, что означало - стоять насмерть. Понимали ли это те, кто отдавал гранаты заслону? Скорее всего, даже не задумывались, освобождаясь от лишней тяжести под благовидным предлогом, а те, кто догадывался, делали вид, что так и должно быть. Вскоре прошли последние, а за ними отправились и наши землекопы. Ушли не все. Из двух десятков трое изъявили желание поквитаться с врагом, но как потом выяснилось, остались они совершенно по другой причине. Запомнив, где мы установили МОФы (мино-огнефугасы), предатели решили не просто сдаться в плен, а так сказать, прийти к врагу не с пустыми руками. Но одно дело знать место, и совсем другое иметь представление о принципе подрыва. Однако, обо всём по порядку. Разобравшись со всей фортификацией и выставив часового, а время шло к вечеру, я с лейтенантами расположился у грузовика, возле которого хозяйственный шофёр медицинского автобуса наладил примус и заварил пару литров крепкого чая. В ход пошла захваченная на хуторе у вдовы колбаса и свежеиспеченный каравай. Бойцы довольствовались консервами и флягой водки. Кто-то обитал возле танков, а кто-то столпился вокруг Синякова, где под гармонь распевали похабные частушки, но были и те, кто после ужина уснули при первой возможности. Похоже, что и немцы устали наступать, закрепляясь в городе, ни один фашист не объявился на дороге.
Стоявший на часах красноармеец Закуан Валеев, призванный по Ворошиловскому призыву осенью тридцать девятого из Башкирии не обладая какими-либо выдающимися габаритами, представлял собой образцового военнослужащего, на которого в трудную минуту всегда можно положиться. Как говаривал ему назначивший в караул сержант: "Только ты сумеешь, остальные задохлики". Но помимо природной выносливости, он был наверно, самый экипированный из всей пятёрки, прибывшей на подмогу танкистам. С таким объёмом обмундирования, солдата можно застать лишь нарисованным на стенде, красующемся обычно на плацу части, да и то, не всегда. Была при нём и шинель, свёрнутая в скатку, и каска на голове с резинкой, из-под которой торчали веточки, и подсумки с патронами на кожаном, а не брезентовом ремне, и даже противогаз с лопаткой. Всё это добро свалилось на него сегодня днём. Сто раз пожалел башкир о жадности, но терпеливо нёс свою поклажу. Склад, который он охранял, подлежал уничтожению и бойцам дали пять минут прибарахлиться, после чего четверых самых упакованных отдали в распоряжение сержанта, а остальные поспешили на восток. Пока несли патроны, обливаясь потом, его однополчане побросали многое, а Валеев не смог, хотя и было нестерпимо тяжело. Вбитая с босоного детства бережливость к вещам, когда приходилось донашивать одежду старших, а тем более к военной амуниции, почитавшейся в роду потомственных тархан как нечто святое, не позволила ему расстаться с имуществом, пусть и полученным таким необычным способом. Сейчас же, он нисколько не сомневался в правильности своего поступка, ощущая на спине приятную тяжесть вещевого мешка, где помимо нужных вещей, теперь постукивали пару банок консервов. А это не хухры-мухры, тушёнка - не поддающаяся девальвации валюта. Перед караулом, выданную ему пайку он предусмотрительно спрятал в сидор, решив обменять на крохотный складной ножик у обжоры Извекова. Подумаешь, без обеда остался, и не такое приходилось пережить. Однако чувство голода давало знать и, несмотря на то, что он твёрдо решил терпеть до ужина, рука, словно сама по себе залезала в карман. Присланные посылкой в прошлую субботу, обжаренные в бараньем жиру кусочки теста вращались во рту, напоминая дом. За этим процессом его посещали не совсем обычные мысли. Наверно, он один из немногих хотел войны. Кто-то из его прапрадедов лично знал легендарного Салавата и даже какое-то время командовал у него отрядом из тысячи сабель. Это карьерное достижение предка не давало Валееву покоя. Он мечтал стать командиром, но сейчас, сын бескрайних степей и Уральских гор Закуан, клевал носом, обнявши единственного из своих подчинённых, сделанного из стали и дерева с примкнутым штыком. Изредка бросая взгляд раскосых глаз на дорогу, и совершенно не смотря себе за спину. Что там может случиться? Позади свои. Вперед надо смотреть, где враг. Этим и воспользовались дезертиры. Притворившись спящими, пока на них перестали обращать внимание, они тихой сапой обошли Валеева со спины и спустились по склону, оставляя дорогу по правую руку. Вот тут-то их и встретила растяжка. Будучи уверенными, что поставленное минное заграждение сработает исключительно от взрывной машинки, установленной в отдельном окопе у сосны, беглецы не смотрели под ноги. Фугас, вот он, в десяти метрах под кустом, чего уж опасаться коли провод, заранее перерезан? Да и что может случиться на таком расстоянии? А МОФ страшен тем, что зарытые в землю бутылки образуют сплошную стену огня на десяти-двадцати квадратных метрах. Столбы пламени на этом пяточке создают температуру в тысячу градусов, и всё живое превращается в угли, но и это не всё. В стороны летят огненные брызги, прилипая к любому препятствию на своём пути, и получается, что еще, как минимум с десяток шагов находиться от зоны поражения совсем не желательно. Сработавшая граната инициировала подрыв основного заряда. Грохот, слившийся с ревущем воем огненного дождя заставил Закуана вжаться в окоп. И лишь нечеловеческий вопль принудил его высунулся, посмотреть, что же произошло? Слева от него, не более чем в ста шагах, образовалось озеро огня, на краю которого чернел скелет, по другому назвать нельзя, некогда вполне себе пушистой ели. Возле неё по земле каталось тело, иногда подскакивающее, и воющее от боли.