— Как скажете, — коротко кивнул Слащёв.
В кабинет стремительно вошёл председатель Петроградского Совета и Первый секретарь ЦК РКП Киров.
— Здравствуйте, товарищи! — произнёс он, направляясь к столу.
— Ты как здесь? — спросил Ежов, пожимая Кирову руку.
— С неба свалился, — без улыбки ответил Киров. И тут же пояснил: – Как ЭТО началось, я сразу на аэродром.
— Что в Москве? — спросил Ежов и добавил: – Про Феликса и Машу с Мишей мы знаем.
— А связи разве нет? — удивился Киров. — Я, честно говоря, от вас новости узнать рассчитывал.
— Связи нет уже несколько часов, — вздохнул Ежов. — Телефон молчит, а в эфире сплошные помехи, видно, глушат друг друга.
— Ясно. — Киров взглядом обвёл присутствующих. — Худо в Москве, товарищи. Можно сказать, паршиво! Троцкий и компания прямо с начала утреннего заседания съезда Советов попытались провести резолюцию о передаче им всей полноты власти в стране. Когда не вышло – покинули зал заседаний. Сразу после этого пошёл слух, что в город входят латышские стрелки в помощь московским гэбистам, которые выступили на стороне Троцкого со товарищи. — Киров сокрушённо покачал головой. — А я ведь, как и многие, до конца верил, что леваки (наши и эсеровские) не только не выступят с оружием против своих, но и объединиться-то не сумеют! Э, да что там говорить…
— Кто в Москве противостоит мятежникам? — спросил Ежов.
— Александрович с отрядами милиции.
— А войска? — поинтересовался Слащёв.
— Гарнизон Кремля – однозначно за нас. Про остальных мне ничего неизвестно. Да. Кремль. Как раз перед моим отъездом было принято решение о переносе съезда на территорию Кремля.
— Логично, — одобрил Ежов. — Это, я думаю, позволит продержаться до подхода основных сил. Абрамов, не сомневаюсь, уже идёт к Москве!
— Я тоже так думаю, — кивнул Киров. — А нам надо очистить от мятежников столицу. Доложите обстановку, — попросил он Слащёва.
Тот повторил всё, что недавно доложил Ежову и Абрамовой.
— Митингуют, говорите… — задумчиво произнёс Киров, глядя на фишки на карте. — Вот и славно, а мы к ним своих агитаторов направим, и немедля! Товарищ Слащёв, у вас в штабе найдётся свободное помещение?
— Найдётся, — не совсем понимая, куда клонит Киров, осторожно ответил генерал.
— Отлично! Я, товарищи, хочу разместить свой штаб – и по линии Совета, и по партийной линии – прямо здесь, чтобы оперативно реагировать на изменения в обстановке. Куда идти, товарищ Слащёв?
Генерал вызвал адъютанта и отдал соответствующие распоряжения. Когда Киров и адъютант покинули комнату, Слащёв, Абрамова и Ежов вернулись к карте.
— Вот что меня сейчас беспокоит больше всего. — Слащёв приподнял свесившийся верхний край карты.
— Кронштадт? — спросил Ежов.
— Да…
Ежов кивнул, а Абрамова нахмурилась. Кронштадт, ещё утром передавший воззвание Центробалта за подписью Дыбенко, содержащее призыв поддержать мятежников, молчал. Летом окружённая фортами морская крепость была неприступна.
— Какими силами располагает Кронштадт? — спросил Ежов.
— Помимо гарнизонов фортов ещё только комендантский полк, — сказал Слащёв.
— Добавьте сюда курсантов Морского учебного центра, и всех, кто по той или иной причине оказался на берегу, — вот вам ещё полк! — поправил его Ежов.
— Принимается! — кивнул Слащёв.
— А корабли?
— Почти весь флот сейчас или в море, или на других базах, — доложил Слащёв. — В Кронштадте остались, в основном, те корабли, что стоят на консервации. На ходу несколько эсминцев и крейсер «Аврора», которые находятся на боевом дежурстве.
Зазвонил телефон. Слащёв снял рубку. Выслушав начало доклада, потянул провод к столу, и, изредка бросая в трубку короткие фразы, стал расставлять на карте фишки зелёного цвета. Ежов и Абрамова с тревогой следили за его действиями. Вскоре зелёные фишки со всех сторон окружили центр города. Беспокойство возросло после того, как Слащёв отдал приказ: «Развести мосты!». Кончив говорить, генерал поставил аппарат прямо на карту и опёрся руками на стол.
— Что это? — спросила Абрамова, показывая на зелёные фишки.
— Колонны демонстрантов, — ответил Слащёв. — Идут под лозунгами «Долой соглашателей!» и «Да здравствует Пролетарская революция!»
— Сколько их? — спросил Ежов.
— По приблизительным подсчётам, тысяч тридцать.
— Надо сообщить Кирову, — сказала Абрамова.
— Ему доложат, — кивнул Слащёв. — Что делать будем?
— Ничего, — пожал плечами Ежов. — Те, кто не сможет пройти в центр города, пусть митингуют у мостов.
— А кто сможет?
— А тех, кто сможет, — ответила Слащёву Абрамова, — надо аккуратненько выводить на Марсово поле. Там места много, там и будем гасить пожар.
— Хороший план, — одобрил Слащёв. — На чердаках зданий по периметру площади следует установить пулемёты, а ещё… — генерал осёкся под тяжёлым взглядом Абрамовой.
— Может, мне тебе кой-чего прищемить? — задумчиво спросила Ольга. — Чтобы всякая хренотень в голову не лезла?
Слащёв от растерянности только и вымолвил:
— Однако! — и посмотрел на Ежова, ища у него поддержки, но тот лишь развёл руками.
— Ладно, генерал, не обижайся. Насчёт прищемить я пошутила, — примирительным тоном произнесла Ольга. — Но стрелять в народ и думать забудь!
— Да я, собственно, и не думал, — начал Слащёв. — Имелось в виду…
Телефон зазвонил вновь, и что у генерала «имелось в виду», так и осталось невыясненным.
Слащёв выслушал сообщение молча, шумно выдохнул и положил трубку на аппарат медленно и осторожно, словно была она из хрусталя.
— Что ещё? — забеспокоился Ежов.
— Звонили из Зимнего. К Дворцовому мосту подошёл эсминец. Требуют свести мост.
— Едем! — Ежов кинулся к двери, Ольга за ним.
Возле Дворцового мостаВоспарившая над Невой чайка раскрыла клюв от удивления. Вот те нате! То, что творилось по обе стороны Дворцового моста, вполне могло служить иллюстрацией к учебнику «Новейшей истории России», когда бы речь шла о годе 1917, но для года 1920…
Так что там увидела наша чайка?
Стрелка Васильевского острова радушно предоставила себя демонстрантам и почти вся скрылась под колышущимися знамёнами и транспарантами. По другую сторону Невы Дворцовая и Адмиралтейская набережные предпочли военных, которые многократно уступали демонстрантам по численности, но, понятное дело, значительно превосходили их организованностью и дисциплиной. Дворцовому мосту всё это, очевидно, сильно не нравилось. Иначе зачем бы он отгородился от супротивников поднятыми «ладонями» разводного пролёта? Он бы так и дальше стоял, ему было нетрудно, но такую позицию не одобрил недавно подошедший из Кронштадта эсминец «Справедливый», который настоятельно советовал мосту: «Ты ладошки-то опусти, опусти!»
