Вышел в сопровождении контрразведчика. По дороге к ним присоединился взвод личной охраны командующего.
Митинг проходил тихо. Связки рвал один Крыленко. При виде Абрамова прошла команда «Становись!». К импровизированной трибуне, где одиноко стоял набычившийся Крыленко, командующий прошёл сквозь строй замерших по стойке смирно солдат и офицеров. Поднялся к комиссару. Встал рядом. Негромко спросил:
— Что с тобой, Николай Васильевич? Вроде не дурак, а пытаешься комендантский полк совратить. Или это от безысходности? Ладно, молчи… — Абрамов обратился к полку: – Товарищи! Час назад получено постановление съезда Советов, которым он подтвердил полномочия товарища Сталина. Троцкий, Тухачевский, и все, кто их поддерживает, объявлены мятежниками!.. Разойтись! — Абрамов повернулся к Крыленко. — Сдай оружие, бывший товарищ…
Москва«Мятеж не может быть удачен, тогда бы звался он иначе»…
По Москве угрюмые рабочие разбирали баррикады. Сами возвели, сами убрали – всё по понятиям. Их никто не сторожил и не подгонял. Власть, победившая очевидно, не спешила чинить расправу над заблудшими пролетариями. Главное – поняли, что были неправы. Нет, потом самых активных крикунов заберут и накажут, но не строго: годик-другой принудительных работ. А чё? Судимости нет, свежий воздух, режим хоть и строгий, но не тюремный же. Работа, правда, тяжёлая, но и не на износ. Пайка приличная, и денежки кое-какие капают. Рабочему человеку перетерпеть можно. Зато и вину искупишь и мозги проветришь! Так что нужное понимание на лицах рабочих, разбиравших баррикады, читалось, но на душе всё одно было пакостно. Лишь изредка на хмурых лицах мелькали злорадные ухмылки. Это когда слышалась отдалённая стрельба. Догадывались рабочие, что выстрелы имеют прямое отношение к тем, кто в их рабочую душу нагадил, совратил честных работяг с пути истинного.
Скажете, ёрничаю? Есть немного. Недолюбливаю говорунов всех цветов и мастей, уж извините…
А стреляли вот по какому случаю. Питерские гэбисты гонялись за гэбистами московскими. Кабы кровь при том не лилась, так и посмеялся бы над этаким курьёзом.
Те, кто хотел сложить оружие – уже сложили. Остальных пришлось отстреливать. Армия в разборке участия не принимала. Латышские стрелки, которые на первых порах поддерживали мятеж, как прознали про то, что Абрамов ведёт к Москве войска, так враз оставили позиции (в том числе сняли осаду с Кремля) и стройными колоннами ушли в казармы, где, заняв круговую оборону, настороженно ждали развязки. Потому армия в город входить не стала, ограничившись до поры тем, что плотно запечатала его по периметру. Зачисткой Москвы от мятежников занялся питерский спецназ, который привёл Бокий. Мал по малу стрельба утихла. Окраины вздохнули с облегчением, а в центре города установилась сторожкая тишина. Последним оплотом мятежников стало пресловутое здание на Лубянской площади.
Бокий и его командиры сгрудились над планом здания и прилегающих к нему улиц. Вопрос стоял не в том, как брать чёртов дом: после лёгкой артподготовки штурмовые колонны, сосредоточенные на прилегающих улицах, врываются в здание, дальше – дело техники. Бокий пытал командиров: как вообще обойтись без штурма? Дело в том, что в здании, помимо мятежников, находилось немало заложников. «Ни к чему нам, товарищи, превращать очистительный душ в кровавую баню!» Это, видно, близость знаменитых Сандунов, где прошедшей ночью удалось слегка расслабиться (ничего лишнего, ей-богу!), навеяла Бокию банную риторику. Никто даже не улыбнулся, лишь поперечные морщины глубже взбороздили чекистские лбы. Наконец один из командиров отважился на речь. «Думаю я, что многие из мятежников глубоко осознали не только безысходность своего положения, но и неправедность своего поведения…» Командир умолк. Пришлось Бокию его подстегнуть: «И что?» – «А то, — встрепенулся командир, — что есть среди сторонников Блюмкина несколько толковых ребят, совсем не врагов, моих, кстати, хороших знакомцев. Так я думаю, может, мне с ними потолковать? Вот только что я могу им пообещать?» Все взгляды устремились на Бокия. А тот взял и объявил перерыв. Ну не мог он самостоятельно принять нужное решение. Потому, когда все разошлись, засел в комнате связи. Совещание возобновилось через четыре часа. Бокий сразу обратился к инициатору переговоров с мятежниками: «Полного прощения мы им обещать не можем. Да они бы в это и не поверили. Ты ведь и сам не дурак, чтобы в такое верить, правда? Но смягчение приговора можешь обещать твёрдо! Можешь также намекнуть, что если кто не замарался в уголовщине, то вполне может отделаться дисциплинарным взысканием».
Ночью прошли переговоры, а к утру дом на Лубянке был зачищен от мятежников. Жертв было немного, хотя без выстрелов не обошлось. Так, Блюмкина врасплох застать не удалось. Пришлось положить всю его охрану. Сам Блюмкин имел время, чтобы застрелиться, но не сделал этого, и был арестован.
* * *
Армия в Москву всё-таки вошла. Необходимо было решить вопрос с латышскими стрелками.
Блокада казарм Латышской дивизии прошла без выстрелов с обеих сторон. После того, как кольцо замкнулось, к КПП чётким шагом направились два молодых офицера. Невозмутимому дежурному доложили: «Сообщите командиру дивизии, что на КПП его ждут представители Наркомата обороны!» Вскоре на КПП прибыл подтянутый полковник, представился: «Временно исполняющий обязанности командира Латышской дивизии полковник Калниньш! С кем имею честь?» – «Майор Рокоссовский!» – «Капитан Жуков!» – представились офицеры. После этого Рокоссовский вручил полковнику пакет. Тот сломал печать, достал лист бумаги, прочёл. В лице при этом не изменился, видимо, ждал чего-то подобного. Спросил, обращаясь к Рокоссовскому: «На словах что-то добавить имеете?» – «Да. Машины будут подаваться на площадку перед КПП. Погрузка побатальонно, без оружия. Но до того должны быть выданы зачинщики мятежа, согласно представленному списку!» Полковник кивнул: «Пойдёмте!» В дальнем конце плаца у каменной стены казармы лежали несколько трупов. В одном из расстрелянных Рокоссовский опознал бывшего командира дивизии Лациса – и почему людей с этой фамилией так тянуло в заговорщики? «Забирайте!» – сказал полковник. Рокоссовский и Жуков молча взяли под козырёк, повернулись и направились в сторону КПП.
КронштадтВ Кронштадт Ежов пришёл на «Авроре». Питер затих, и держать крейсер в Неве нужды более не было. Сталин к его идее лично усмирить мятежную крепость отнёсся неодобрительно. Спросил ворчливо: «Ты что, Шишко не доверяешь?» Получив ответ «Доверяю!» недоумевал: «Зачем тогда туда лезешь? Не много ли чести для матросов, чтобы их сам нарком к порядку приводил?» Ежов терпеливо объяснил: «Честь по чести. Кронштадтцы заслужили, чтобы власть отнеслась к ним с почтением». Сталин усмехнулся в усы: «Я и забыл. Ты же у нас человек почтенный. Как-никак, за сто лет перевалило. — Махнул рукой: – Ладно, поезжай, коли считаешь это правильным. — Уже в спину добавил: – Смотри, голову там не оставь!» Ежов заверил: «Не оставлю!»
