Сигнальщик посетил камбуз, отужинал гречневой кашей с мясом и вернулся в кубрик. Не раздеваясь, он прилег на свое законное место. Спрятал под одеяло трофейный «наган», тот самый, пуля из которого нанесла ему увечье и пристроил на грудь перевязанную руку. После чего Андрей вслушался в монотонную размеренную речь молодого матроса Ильи Петренко, который вслух, для неграмотных моряков последнего набора, читал очередную прокламацию.
- Выдержки из речи товарища Ленина на Всероссийском Съезде Военного Флота 22-го ноября 1917-го года. - Петренко прокашлялся, и продолжил: - Нас осыпают градом обвинений, что мы действуем террором и насилием, но мы относимся к этим выпадам спокойно. Мы говорим: мы не анархисты, мы сторонники государства. Да, но государство капиталистическое должно быть разрушено, власть капиталистическая должна быть уничтожена. Наша задача строить новое государство, государство социалистическое. В этом направлении мы будем неустанно работать, и никакие препятствия нас не устрашат и не остановят. Уже первые шаги нового правительства дали доказательство этому. Но переход к новому строю процесс чрезвычайно сложный, и для облегчения этого перехода необходима твердая государственная власть. До сих пор власть находилась в руках монархов и ставленников буржуазии. Все их усилия и вся их политика направлялись на то, чтобы принуждать народные массы. Мы же говорим: нужна твердая власть, нужно насилие и принуждение, но мы его направим против кучки капиталистов, против класса буржуазии. С нашей стороны всегда последуют меры принуждения в ответ на попытки - безумные, безнадежные попытки сопротивляться Советской власти. И во всех этих случаях ответственность за это падет на сопротивляющихся.
Петренко прервался и обратился к Ловчину, с которого старался во всем брать пример:
- Андрей, что скажешь насчет этой речи?
Ловчин осторожно повернулся на бок и посмотрел на моряков. Они глядели на него словно на бывалого ветерана, вернувшегося с поля боя. Братишки ждали ответа, и Андрей его дал:
- Правильно мужик говорит. Давить надо контру. Словно сорняк ее выбивать. Сотни лет нас помещики и их прислужники к земле гнули, под ярмо загоняли. А теперь мы за все отыграемся, и свое государство построим. Не будет у нас с капиталистами, дворянчиками и офицериками мира. Никогда. А все потому, что разные мы. Должен победить кто-то один, кто другую сторону под себя подомнет. Без этого никак. Вы ладно, на флоте недавно, а я здесь уже три года, четвертый пошел, и все обиды от золотопогонников помню. Я не забыл как меня, за не восторженное отношение к царю-батюшке по приказу нашего командира унтера кусками швартовных концов избивали. И как я в карцере на хлебе и воде две недели сидел. А когда у меня отец помер, и я на его могилку поехать хотел, вместо краткого отпуска меня, за дерзкую просьбу, на десять суток в трюм кинули, под пайолы, масло ветошью вычерпывать. И теперь я должен офицерам все простить, и признать их за равных? Нет уж, они свое получат. Точно так же, как и тот гад, который в меня шмальнул.
- Так и с кем нам теперь быть? Меньшевики одно говорят, эсеры другое, а большевики третье. За кем правда?
- Мы за большевиков и за Ленина, который верно сказал, что сейчас необходимы террор и насилие. Вы были на кладбище?
- Да, - подтвердил Петренко.
- Значит, видели, что происходило. Севастопольский Совет, где эсеры с меньшевиками засели, запрещает контру давить. А большевик Пожаров, наоборот, за нас, за матросов. Свой человек и программа у его партии верная.
На слова Андрея матросы согласно закивали. В кубрике повисла тревожная тишина и, видимо, чтобы развеять ее, Илья перевел разговор на другую тему:
- А где твоя гармонь, Андрей?
- Браточкам из отряда отдал. Мне она теперь без надобности. Играть одной рукой не получится, а им в самый раз. Как отобьют у казачков и корниловцев Ростов, так и сыграют на похоронах Корнилова и Каледина.
- Да-а-а, а хорошо ты наяривал, особенно «Яблочко»... - протянул молодой матрос.
- Ша! Не трави душу.
Ловчин оборвал его. После чего повернулся на другой бок и постарался заснуть. Но сон долго не шел, на сердце у него было неспокойно, и оно переполнялось злобой к золотопогонной сволочи, которая продолжает расхаживать по Севастополю. И чтобы отвлечься, невольно, он опять прислушивался к Петренко, который продолжал читать выдержки из речи товарища Ленина:
- Второй Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов принял декрет о земле, в котором большевики целиком воспроизводят принципы, указанные в крестьянских наказах. В этом сказалось отступление от программы социал-демократов, ибо наказы соответствуют духу программы эсеров. Однако это же служит доказательством, что народная власть не хотела навязывать своей воли народу, а стремилась идти навстречу ей. И как бы ни разрешился земельный вопрос, какая бы программа ни легла в основу осуществления перехода земли к крестьянам, - это не составит помехи для прочного союза крестьян и рабочих. Важно лишь то, что если крестьяне веками упорно добиваются отмены собственности на землю, то она должна быть отменена. Поэтому, указав далее на то, что с вопросом земельным тесно переплетен вопрос о промышленности, большевики говорят, что наряду с аграрной революцией должна произойти коренная ломка капиталистических отношений. Развитие русской революции показало, что политика рабского соглашательства с помещиками и капиталистами разлетелась, как мыльный пузырь. Господствовать должна воля большинства; эту волю большинства и проведет союз трудящихся, честная коалиция рабочих и крестьян, на основе общих интересов.
«Прав Ленин, - подумал Ловчин, - верно все говорит. Земля крестьянам, а фабрики рабочим. Все должно быть по справедливости».
С этой мыслью он провалился в глубокий и спокойный сон...
Разбудили Андрея следующим утром, вернувшиеся из города братишки. Был собран общекорабельный митинг, и на нем моряки постановили арестовать офицеров эсминца «Гаджибей», которых оставалось всего семь человек. Но кто-то предупредил о митинге Севастопольский Совет. После чего на корабле появились его представители, три матроса с «Екатерины Второй», эсеры, и они снова запретили трогать офицеров. Видите ли, эсминец один из немногих боевых кораблей Черноморского флота, который может в любой момент выйти в море. Следовательно, трогать командный состав на нем нельзя.
Ладно. Снова матросы 1-го Черноморского революционного отряда утерлись, хотя высказались в адрес меньшевиков и эсеров, не стесняясь. За малым дело до стрельбы не дошло, а закончилось все тем, что Ловчин с братишками собрал верных товарищей с других кораблей и вышел в город.
