На переправе кипела работа. Какое-то количество воинов уже переправилось — они ожидали верхами и одновременно готовились защищать других, трудившихся по пояс или даже по плечи в воде. Но вооруженных и должным образом застегнувших доспехи было всего три десятка — не слишком много. В воде плескалось гораздо больше солдат, они ничего не видели и не слышали — были заняты, пытались вытащить увязшую телегу и ругались, будто настоящие извозчики. Плеск, крики и ржание слились в единую какофонию, и за нею ничего нельзя было разобрать.
Никто из них, даже дозорные, не слышали, что совсем рядом, за неровной грядой деревьев и кустов, что-то творится. На стремительно двигающийся, ощетинившийся оружием отряд Эльфреда сперва посмотрели с недоумением, потом кто-то выкрикнул, не скрывая насмешки:
— Что такое, младший брат короля? Кролика испугался? — и все расхохотались.
Принц мысленно поставил галочку, но, решив, что сейчас все равно не время, пообещал себе разобраться со вчерашним керлом[6] в следующий, более подходящий раз.
Насмешки иссякли почти сразу. Отряд быстро развернулся на берегу, прикрывая брод и работающих людей, а Алард закричал: «Датчане!», и все сразу загудели. Кто-то из конников ткнул пятками лошадь, пропал в густой прибрежной листве и тут же выскочил обратно, будто его обожгли. Лицо у него было ошалевшее, одной рукой он пытался надеть шлем, но, как всегда в спешке, ничего не получалось.
— Датчане! — крикнул он, но в предупреждении уже не было нужды.
Саксы похватали оружие и щиты, те, кто был без доспеха, принялся натягивать его на себя, многие делали это, стоя по грудь в воде. Но что за забота, будут ли они драться сухими или мокрыми? Драться надо все равно, если хочешь выжить. Те же, кто уже был снаряжен, сплотились в строй — защищать тех, кто пока не может вступить в бой. Среди них стоял и Эльфред, хотя Алард пытался оттеснить его в тыл.
Датчане налетели, как гигантская волна, которая сшибает с ног любого, кто встретился ей на пути. «Хочешь выжить — стань скалой», — подумал принц.
— Выставить щиты! — рявкнул он, и строй саксов шагнул навстречу норманнам.
Британцы превратились во вторую волну. Две силы — неравные, но одинаково яростные — сцепились на берегу. Первый напор датчан был очень силен, и большинство саксов поневоле сделали шаг назад. Некоторые отшагнули и дальше, но на мокром песке уперлись накрепко. Хотя датчан, ждавших своей очереди, было раз в десять больше, чем воинов, способных на данный момент защищать полосу берега, саксы упорно держались.
Воины, трудившиеся на переправе, бросили телеги вместе с поклажей и перерезали постромки, державшие коней. Остальные мерсийцы и уэссекцы спешили перебраться через Тренд, пусть вплавь, держась за седло плывущего коня, пусть как-нибудь, но перебраться. На полоске желтого песка появился и Этельред, мокрый и грязный, и Эльфред, задыхающийся от бега. Они вступили в бой, а рядом с ними, по обе руки, сражались их воины. Схватка стремительно растягивалась, как нить, прядомая мастерицей, и занимала все большее и большее пространство берега.
Сапоги месили песок и землю со скудными кустиками растений, превращали твердый берег в кашу, где воины вязли по колено. Саксы давили, но далеко не всем удавалось оттеснить врага-датчанина назад, к кустам. Схватка перемешала врагов, ниточка снова превращалась в толпу, не имеющую четких очертаний, где, казалось, все молотили всех. Несмотря на усилия бдительного Аларда, его молодого подопечного затянуло в самое сердце драки.
В строю принцу было не развернуться. Те, кто стоял слева и справа, стискивали его своими телами и краями щитов, за него отбивали удары, потому что в такой давке нельзя было разобрать, кто с кем дерется. Сперва драка сводилась к тому, что один строй давил щитами другой, да в образовавшиеся щели кто-то умудрялся иногда просунуть меч. В ответ раздавались крики и стоны. Впрочем, иногда сражающиеся не попадали — да они и не целились. Потом строй немного рассеялся.
Обмен ударами — что может быть проще? Ты со всей силы бьешь по противнику, в вовремя подставленный щит, а он в ответ колотит по тебе. Зависит все от случая. Если увлечешься, то рано или поздно можешь оказаться спиной к его товарищу, и тогда тебя настигнет удар в спину. В битве двух армий нанести такой удар — не позор. Там некогда обегать врага и смотреть ему в глаза. К тому же, высокая цель спасти товарища и не дать людям своего народа проиграть, искупает этот грех.
Потому хорошему воину надо иметь глаза на затылке. Или быть предводителем, которого оберегают. Вокруг Эльфреда постоянно крутились его солдаты, они не раз и не два отбивали направленные в него удары. Толпа становилась все больше разреженной, люди стремились выгадать себе место для размаха, и потому битва становилась опасней. Принц не задумывался ни на минуту, как вести себя — он знал, что задумываться нельзя. Надо действовать на инстинкте. Инстинкте загнанного зверя.
А еще в бою надо не забывать кричать, причем не какую-нибудь белиберду, но что-нибудь осмысленное. Например: «За короля, за Уэссекс!», или: «Тор и молот»! Надо, чтоб было слышно — на каком именно языке изъясняется доблестный воин. На саксонском или на датском? В схватке некогда приглядываться, похож ли боец на короля Эллу, или на Рагнара Кожаные штаны, не отличишь даже по доспеху и одежде. И те, и другие в штанах и рубахах, и в кожаных бронях и в шлемах, похожих на поярковые шапки. Поди в пылу, в жару разгляди, какие там наглазья, какие обереги где подвешены, или выглядывает христианский крест. Громкие вопли на родном языке — самый главный отличительный признак. Тот, кто бьется молча, рискует пасть от руки своего соотечественника, от удара по ногам или в спину.
Принцу, впрочем, кричать было незачем. Во-первых, вокруг него давно собрались его воины, почти вся сотня, во-вторых, на Эльфреде была кольчуга, а поверх нее — плащ с широкой алой каймой. Любой, даже самый дурной датчанин, любой сакс сообразит, что перед ним — представитель какой-то из знатных династий Британии. Все-таки не зря власть имущие таскают дорогие плащи. Под ними может быть надета любая дерюга. Какая разница, что под плащом? Плащ — знак положения и достоинства.
Алард успел прошептать принцу на ухо совет снять плащ.
— Все датчане будут рваться в схватку с тобой. Бой с саксом благородного происхождения — честь.
— Потому ты предлагаешь мне уронить мою собственную честь? — холодно спросил Эльфред. — Пусть знают, с кем имеют дело. Пусть рвутся сразиться — это и для меня почет. А ты б мне еще посоветовал для пущей безопасности и орать, как норманны: «Тор и молот»?
Алард не обиделся. Он лишь головой покачал и пробормотал:
— Какой же ты еще мальчишка.
Теперь принц отбивался, как мог. Обрушивая свой меч на щит пожилого викинга, из-под шлема которого выбивались длинные спутанные волосы, Эльфред вдруг почувствовал, что он не так умел и силен, как ему хотелось бы. Не повод для паники, конечно, но молодой человек вдруг понял, о чем хотел сказать Алард. Достойно выставлять себя напоказ, но не тогда, когда твой опыт еще не позволяет предложить противнику что-то достаточно серьезное, чтоб не краснеть за себя.
Правда, принц и теперь не краснел. Он уступал многим датчанам в опытности, но старался искупать недостатки ловкостью и простотой приемов. Чего мудрить? Когда норманн ударил по его щиту не прямо, а чуть наискосок, молодой сакс прыгнул вперед и сжал оружие датчанина между своим щитом и его. Противник не привык отступать, подобная мысль сперва не пришла ему в голову, а Эльфред давил изо всех сил. Правой рукой он перехватил меч и ткнул врага в бок. И сразу отскочил в сторону, налетел еще на кого-то и сбил его с ног. Нырнул, чудом не попал под меч и прыгнул обратно. Датчанин, раненый в бок, умирал.
Рассеявшаяся было Эльфредова сотня собралась снова. Теперь, правда, это уже была не сотня — лишь человек шестьдесят. Принц оказался в окружении друзей и соратников, построивших вокруг своего молодого предводителя надежный строй. Им и объяснять-то ничего было не нужно. Принц показал мечом направление, и отряд, как некое странное существо, то ли черепаха-многоножка, то ли гигантский неправдоподобный еж, ощетинившийся сталью, пошел прорубаться прочь от берега.
Младший брат уэссекского короля вывел своих воинов за скудную гряду деревьев и кустиков, после чего отряд развернулся и ударил датчан в тыл. Это был весьма условный тыл, потому что схватка давно расползлась настолько широко, что всем хватало места развернуться. К тому же, с Тренда набежало еще немало саксов, мокрых и злых. Но атака со стороны скнотенгагамской долины норманнам очень не понравилась. Тем более, что вскоре путем принца прошел и его старший брат с двумя сотнями свежих воинов.
И тогда датчане отступили. Это нельзя было назвать бегством, они ушли в долину очень слаженно и спокойно, огрызаясь на каждом шагу, а саксы, внезапно заметившие, что на мир постепенно спускается вечер, а им еще обоз вытягивать из воды, ужин готовить и обсыхать, почувствовали не радость, а лишь облегчение. Когда Этельред, а за ним Бургред дали знак своим воинам не преследовать отступающих, саксы повиновались. Тем более, что отступающие датчане были немногим опаснее наступающих. А бегущими их вообще никто не видел. Когда враг отступил, Эльфред со вздохом опустил меч. Он и раньше понял, что его люди устали, а законы войны таковы, что врага тоже надо уважать. Если враг выдохся, битву можно перенести на завтра.
