До чахлой березы было шагов триста. Протопали мы больше половины, когда вдруг березки не стало. Упустил я ее на миг из виду, и нет ее. Не понял? Обернулся, а березка сзади. Задумался что ли, и прошагал машинально? Стоп! А какого рожна солнце в глаза светит?
— Ты какого хрена назад повернул?!
— Ничего я не поворачивал…
— Разворачивай оглобли, прем до березы!
Не дожидаясь пока Сивуч повернет, я обошел его и первым устремился до березки на островке. Рванул что было сил, только брызги в стороны. Раз-два-три-четыре-десять-двадцать шагов, и опять мне в морду светит солнце. На фоне солнца чернеет силуэт Сивуча и хоть его против солнца не разглядеть, но печенкой чую, что он рот раскрыл до ушей. Треснула его морда от улыбки.
— И что сразу сказать не мог?
— А ты бы поверил? Думаешь, почему я тут месяц брожу?
Я промолчал. Говорить было нечего. А то, что просилось сорваться с языка, было сплошной руганью. Пенить же сейчас перед Сивучем, слабость свою показывать.
— Почему не поверил, поверил. Встречал я уже нечто подобное…
— Где?
— В городе.
Тут я конечно соврал. Да. Было на одной улице гиблое место…Но там был другой случай. Птицы, пролетая над определенным участком улицы гибли, деревья сохли не успев вырости. Человек пройдя вдоль по улице метров…уж не знаю сколько шагов, оставался там навсегда. Только кости белели. И ведь не нападал никто, не было ни плесени, ни лихоманки, ни торков, ни самоходок, ни стаи диких собак. Все живое сторонилось этого участка. Просто впадал там человек в оцепенение, словно статуя стоял. И стоял так, пока не умирал от голода. Лень было идти и невозможно выйти. Никто толком не знал, что там происходило. Это Хаймович такую теорию выдвинул, когда я рассказал ему как ворона, пролетая над улицей, вдруг сложила крылья и безвольным камнем упала вниз. Я смотрел на нее и видел по бусинкам глаз, что она еще жива. Она не разбилась. Крылья были неестественно раскинуты. Но она не сделала, ни одной попытки трепыхнуться, двинутся с места. Лишь глаза не мигая, смотрели на меня. А я стоял метрах в двух от границы проклятого места и смотрел на нее. Хаймович сказал тогда, что по каким-то причинам все живое, попавшее туда утрачивает самый главный инстинкт — волю к жизни. Оно просто не хочет жить. Ему безразлично, жить или умереть. Вот уж засада, так засада. Один раз мы на свой страх и риск пересекли эту улицу. Но пересекать ее можно, только поперек и бегом, не останавливаясь, ни на миг. И то нам помог Душман. А так, ее можно было обойти, если бы мы не торопились, обошли бы. По траве жухлой и засохшим деревьям, если присмотреться на километр аномалия простиралась, а потом все в норму приходило. Вот и здесь. Должен быть проход. Должен.
***
— Вот и пришло время поговорить Максим, — сказал Сивуч, помешивая в котелке ложкой.
— Тебя ведь, правда, Максим зовут?
— А тебя Сивуч?
— Полковник Сивуч Виктор Андреевич, — представился седой таким тоном, словно он пуп земли.
— Полковник так полковник. И что ты хотел спросить? Про часть? Да, я из части. Отсутствовал какое-то время. Вернулся, а наших нет. Решил, что они в город подались, вот и пошел следом.
— Дело в том Максим, что я сам из части. Именно этой части.
— Каким это образом? Там после катаклизма людей не осталось?
Вот уж чего я не ожидал, так это того, что Сивуч рассмеется на мои слова.
— Я тоже так думал, пока не встретил тебя. Было мнение, что ее стерло с лица земли. Во время….,- он замялся, — войны.
— Ее не стерло. Часть была пуста. Мы жили в ней. А вы откуда пришли?
— Учения проходили под Н-ском, когда это случилось. И те, кто выжил возвращаться не стали.
— А Н-ск, это где?
— Примерно в тысяче километров отсюда.
Я покачал головой.
— Такая глухомань. И что вас сюда понесло?
— От города идет зараза. Его нужно уничтожить, — произнес Сивуч каким-то заученным заунывным тоном, не терпящим возражений, что мурашки по коже. Словно не живой человек это говорит, а кукла безмозглая, которая только рот открывает, а решают и говорят за нее другие. Ябеда! Мама дорогая?! Сравнение с Ябедой мне не понравилось, поскольку казалось очевидным. Да и сам похоже я был не лучше того же Ябеды и полковника. Хотя, что за бред? Лучше, не иду я никого взрывать, а просто своих близких ищу.
— И долго вы сюда шли? Год?
— Четыре.
— Понятно. Женщины, дети?
— А ты откуда знаешь?
— Слышал. Значит, в часть не заходили?
— Нет. Да и что думаю там, на пепелище делать?
— Тоже верно.
— А теперь Максим я хотел бы подробно от тебя про институт услышать, — произнес Виктор, слегка откинувшись назад от костра, отчего его лицо стало совсем не видно. ' Хочу тебя огорчить полковник. Нет там никакой заразы. Было пара мутантов в подвале, да и тех мы истребили.' Чуть не сорвалось у меня с языка, но я вовремя вспомнил про свой план и сказал совсем другое.
— Ты мне лучше ответь….судя по всему, ты не последний в своем племени человек? Так вот, если договоримся, покажу я тебе тот институт.
— Договоримся, — ответил он, приблизив лицо к костру, отчего стали видны все морщинки, которые разбежались по его лицу. Сивуч улыбался.
***
Сегодня днем мне впервые пришла мысль взять пищу с собой. Попался довольно большой экземпляр, который съесть за раз мне было не под силу. Обычно в таких случаях оставлял его на месте, а на следующий день, выходя на охоту, доедал. Но это было раньше. Далеко от норы в те времена не уходил. А сейчас… Когда я не знал, что попадется завтра и попадется ли? Питаться же тем, что сновала в песке, было напрасной тратой сил. Больше проголодаешься, пока поймаешь. Мало было пищи, словно все попрятались…Но не попрятались, это точно. Я знал, чувствовал, когда добыча есть, но прячется. Не было ее. Все ушли, перекочевали на новые места, туда, где еды много, но там наступает холод. Чтобы поохотиться там до холодов и вернуться назад. В тепло. Так сложилось давно, очень давно…Порою мне кажется, что так было всегда. Но это не правда. Я помню те времена, когда многих из этих существ еще не было. Но были другие. Они ходили на задних конечностях, но не имели панцирей и хороших клыков. Видимо поэтому все вымерли…
***
— Ша! Сивуч! — резким рывком я опрокинул его на землю.
Из камыша вылез змей. Его морда, размером с телефонную будку уставилась на нас. Раздвоенный язык нервно дрожал, колыхая воздух. Принюхивался гад. Сивуч обижено уткнулся подбородком в землю рядом со мной. Упрямо тиская потной рукой свой тесак, который он именовал шашкой.
— Ну что же ты Максим? Стреляй!
Легко сказать стреляй. О том, что у меня осталось пять патронов в рожке, я полковнику не докладывал. Но прикидывая размер змеюки, сомневался, что если даже все пять пробьют эту плоскую башку, гад умрет сразу, и не успеет нас проглотить.
— Тихо! Лежи и не шевелись…Может пронесет, если он нас не учует.
— Стреляй! Почему не стреляешь?
— У тебя рюкзак патронов есть с собой? Нет? Вот и помолчи.
— О! Черт! У тебя патронов, что ли нет совсем?
— Не так чтобы совсем, но если не замолчишь, станет на один меньше…
Меж тем змеюка повела головой, словно раздумывая или отгоняя комаров. Хотя комары для нее… Гадюка нас впечатлила. Первый позывом, конечно, было стрелять в нее, зажмурив глаза, пока патроны не кончаться. А потом открыть и с облегчением узнать, что этот кошмар закончился. Но когда сдержать первый позыв получилось, сейчас мне отчаянно хотелось просочиться в землю, пусть хоть до ее центра, но только чтобы подальше. Но тут за головой змея что-то суматошно за хрюкало. И змей, не раздумывая, нырнул туда. Отчаянно и оглушительно зашумел сминаемый под телом змея камыш, затем мягко хлюпнуло по воде.
— Ви-и-и-и! — заголосило в той стороне.
Не сговариваясь с Сивучем, мы одновременно подскочили, вглядываясь за камыши. Свиное стадо наперегонки пустилось на утек. Видеть мы ничего не видели, но хотелось разглядеть. В той стороне шуршало и шумело сильно. И вдруг визг раздался сильнее. Потом стих. И через какое-то мгновение на видимом отсюда пригорке с чахлой березкой пробежал кабан, только, что боком ствол березки не задел. А мы стояли, открыв рты.
— Ты видел? — толкнул меня в бок полковник.
— Не слепой.
— И как он прошел?
— А шут его знает. Но если эта аномалия пропускает только свиньей, придется учиться хрюкать.
— Ты лучше хвост начинай отращивать, — улыбнулся Сивуч.
***
Утро принесло новости. Во-первых, песчаная буря кончилась, ветер стих. На улицу можно было выйти без боязни задохнуться пылью. И хоть солнце светило так же яростно и немилосердно, словно старалось людей хорошенько прожарить. Но отсутствие бури радовало. А вторая новость, сидела посередине улицы перед входом в дом, и ждала, когда на нее обратят внимание. Внимание обратили. Поначалу приняли пришедшего, за очередную неведомую тварь. Поскольку был он весь в черной блестящей на солнце скорлупе, наподобие той, что носят жуки переростки. Панцирь был и на груди, и на руках, и на ногах. И даже закрывал голову ввиде каски с завязочками под подбородком. Жук — жуком, только в тени под каской блестели белки глаз. Человек сидел на песке, подтянув скрещенные ноги к себе, и ничем не выдавал свое нетерпение или беспокойство. Казалось ему все равно, заметят ли его, или нет. И он никуда не торопился. Не ерзал на месте, не крутил головой. Одним словом памятником самому себе прикинулся. Постовых так и подмывало пустить в непрошенного гостя стрелу, и посмотреть, как он среагирует, но как люди дисциплинированные без приказа стрелять они не решились, а поставили в известность начальство. То бишь Андрюху. Андрей воспринял новость с воодушевлением, словно она несла решение всех проблем. Хотя проблем только прибавляла. Скорее всего, это те нелюди, гнездо которых они и пришли уничтожить. Хорошо сами появились. Теперь бы проследить где живут, и дело в шляпе. Причем тут шляпа(что это головной убор Андрей знал) Андрей понятие не имел, но повелась такая поговорка с древности, значит не зря. Вот эта хрень на голове наверное и есть шляпа, подумал он рассматривая незнакомца.
