Усталый человек в серой форме – по рукаву извивается капитанский галун – вновь склонился над чертежом. Мечты об устройствах, заменяющих полки стрелков, – хорошо. Но армии нужней полсотни восьмидюймовок…
Когда Берта-Вильгельмина ла Уэрта идет в церковь – чин-чином, с двумя черными служанками позади, – все мужчины оглядываются. Красавица! Правда, большинство кавалеров ограничиваются констатацией этого факта. Берта их волнует столько же, сколько прекрасная статуя в парке. Слишком уж классическим вышло лицо, в котором жгучая яркость черт отца смягчилась спокойными, обещающими мир и уют чертами матери. Если бы ей достались и золотые волосы – в глазах южан она превратилась бы в богиню… даже в траурном наряде. Да что там – особенно в черном! Но судьба не стала спорить с природой и припомнила роду ла Уэрта, некогда промышлявшему гарнизонной службой, а потом торговлей крокодиловыми кожами, женитьбы на индианках. Впрочем, в индейской крови Конфедерация ничего дурного не видит. Пять цивилизованных племен – люди вполне приличные. Двое, чероки и мускоги, заседают в конгрессе. Один из них отличный инженер, до войны строил мосты. Другой – юрист. На Западе воюет чероки – полковник. А сколько еще краснокожих джентльменов – плантаторов, промышленников, врачей… И конечно, солдат. Хороших солдат, что не раз спасали свою армию от полного разгрома. Так что стыдиться тут нечего.
Вот и церковь. Со школы ничего не поменялось: скамья жесткая, проповедь нудная. Спать хочется! Отец-то сидит за чертежами, а требовать в секретари мужчину – и тем более офицера в адъютанты, – счел непатриотичным.
Пришлось Берте день-деньской бумаги разбирать. Ничего, приладилась. Тут ведь всего-то и надо – немного подумать. Например, рабочие жалуются на размер положенного от правительства жалованья. Почему? Дороговизна! За лето цены поднялись куда-то в заоблачную высь. Подруги шутят – идешь на рынок с корзинкой денег, а возвращаешься с кошелем продуктов. Значит, нужно писать письмо военно-морскому секретарю, мистеру Мэллори. Отец подпишет. Последние полгода он и не читает ее бумажную стряпню. Зато льет пушки! А откуда выцарапан пошедший на них металл, ему знать вовсе не обязательно. Он ведь может и пожалеть другие заводы… А зря. Пусть приспосабливаются. А не могут – добро пожаловать в фирму.
Для хлопкоочистительных машин вовсе не нужно столько железа, сколько тратили в мирное время. Она? Нет, ничегошеньки не понимает в механике! Просто перерыла архивы патентного бюро. То из дерева, это из дерева… И наплевать, что деревянные детали часто ломаются. Дерева у Конфедерации много, железо нужно па-а. Вот и все.
Ну… Еще у нее каллиграфический почерк и красивый слог. Может, поэтому мистер Мэллори, морской секретарь, некоторые письма адресует прямо ей – мисс ла Уэрта. Извиняется, что часть полученного от замены водяных колес на полностью деревянные железа отправил в Сельму и Ричмонд. Там тоже есть заводы! Это все очень лестно… только пальцы ломит и спину. Но самое страшное – чернила. Никакие нарукавники не спасают, а самое маленькое пятнышко на манжетах – это же пятно на репутации. Девушка, что не в состоянии позаботиться о собственном платье, – какая из нее выйдет хозяйка дома? Вот именно.
Еще – спать хочется. Особенно на проповедях. Они правильные, но такие длинные! Голос пастора колышется, убаюкивает…
Разве не для таких случаев существуют служанки? Но Эванджелина слишком добра. В старые, мирные времена давно бы пихнула юную мисс локтем в бок. Но – война, и красные глаза не у одного массы Хораса. Чего удумал – дочь в бумажный воз запрячь! Но плакать не о чем – другим девицам приходится едва не тяжелей. У мисс Берты хотя бы работа чистая. Этой леди не приходится помогать при перевязках и операциях в госпитале. Не приходится мотать бинты и щипать корпию. Не приходится стоять за ткацким станком. Сидит себе, перышком скребет. Но ни одна работница, тем более – богатая патриотка, не работает по шестнадцати часов в день. И есть почти перестала. Да ни негры на плантациях, ни работники на рудниках не прольют столько пота, сколько ее мисс Берта изводит чернил. А принесешь поесть – один ответ:
– Не буду… Не хочу. Некогда!
А если это дитё старую няньку не слушает, что толку жаловаться мистеру с миссис? Вот и корсет затягивает без ее помощи. Нечего утягивать и уминать! Приходится идти на хитрости. Вот самая простая: побольше патоки в ежевичный чай и рядом, на блюдце, оладушка. Или кусочек телятины. Мисс сначала смеялась:
– Это что, к чаю?
Пришлось напускать строгий вид.
– Настоящие леди пьют чай с шоколадом. А в этом доме больше не покупают привозной снеди… Или мисс велит купить бразильского шоколада? В порт только что вошел корабль массы Нормана.
– Вот уж нет! А мистер Портер опять полтрюма глупостей привез.
Это она еще ласково! Бывало, как начнет массу Нормана честить, так выходит, что Норман Сторм Порчер – нахал, повеса, пощечина общественному вкусу, и главное – не патриот! Ругает капитана, ругает, а сама улыбается. Нравится он мисс Берте, хотя и ниже ее на полголовы.
Что поделать – приличные джентльмены все в Виргинии, а этот совершает подвиги на глазах у всего города. Однажды среди бела дня прошел между двух кораблей блокады, вода вокруг так и кипела… Другой капитан спустил бы флаг и примирился с потерей корабля. А этот прорвался. Еще и сигнал вывесил: «Срочная доставка почты в Гавану!»
Во время бомбардировок он один выходил в море – прямо сквозь эскадру янки.
Ну, и как не таять девичьему сердечку?
– Он дурной человек. Зря вы с ним водитесь. Сами же говорите, что возит всякую дребедень.
– Да что же в нем дурного? Дуры те, кто все это расхватывают и сами на шею капитану вешаются. Так бы плакат и повесила – «Купила шляпку? Мужу не хватило хлороформа!» Ну и картинки: как она себя в зеркале целует, да как он в муках корчится.
– Сердитая вы! А что делать будете, как траур отходите? Старые платья ушивать? Вон как похудели.
Задумалась.
– Придумается. Чем ближе кость, тем слаще мясо, Эванжелина.
Когда жених был жив, это было бы: «Знаю, но не скажу!» или «Секрет!» А теперь у нее в голове: «Еженедельная плата на верфи должна быть увеличена на двадцать процентов в связи с переходом на двенадцатичасовой рабочий день, и составит шестнадцать тысяч семьсот двадцать долларов… Высвобожденная рабочая сила будет употреблена… что даст возможность направить в действующую армию…» Тьфу! Хотя, конечно, сельским господам, сколько ни хвались, без помощи городских не справиться с этими янки. В городе-то совсем иная хватка – что у джентльменов, что у голытьбы.
За спиной – возмущенный шепот:
– Спит!
– Ну и что? Джексон Каменная Стена тоже на проповедях спит…
Вот и последние слова преподобного. Лишь теперь Берта получает тычок в бок. Хлопает глазами. Но неизбежное «пожертвования» слышит. Ворчит, что завод национализирован, а жалованье отцу выплачивают бумагой. Но… это же раненым на лекарства. Приходится давать. Три квартала, и воздух скорее дымный, чем свежий, – но это вся прогулка.
На сегодня. А завтра и вовсе тяжелый день. Светский. Да, от особы в трауре никто не смеет требовать посещения ужинов и балов, но в Чарлстоне принят обычай званых деловых обедов. Дам приглашают редко. Так что карточки приходят на имя отца. Но ему, как всегда, некогда… Приходится идти самой. Умудряться совмещать несовместимое: быть любезной с нужными людьми, оставаясь образцом печали и траура. И запоминать, запоминать, запоминать – что спросить у отца или его инженеров. Значит, бумажную работу придется делать ночью. Право, проповеди лучше. За то, что не расслышала, о чем апостол Павел отписал коринфянам, никто не спросит. По крайней мере, на этом свете…
Обед с русскими моряками превратился в особняке Пикенсов в нечто вроде устойчивой традиции. Некоронованная царица Юга, жена бывшего посла в России, бывшего губернатора, первым отделившего штат от Союза. Та, чей портрет с прошлого декабря украшает сотенную купюру Конфедерации. Та, что на царские подарки одела и вооружила полк.
В конце концов, Люси Холкомб Пикенс действительно спасла русскую эскадру. И не собиралась позволить хоть кому-нибудь на Юге забыть, что молодая страна противостоит грозным противникам не в одиночку лишь благодаря ей.
Известие о появлении на внешнем рейде русских кораблей превратило «красу Юга» в подобие залетевшего в каземат ядра. Быстрая, непредсказуемая, неостановимая… А если на пути встает броня – раздается визг рикошета, не уменьшающий ни скорости, ни наносимых разрушений.
Вот комендант Чарлстона, генерал Пьер Густав Тутан Борегар. Что-то лопочет о недружественной политике России, необходимости получить указания из Ричмонда – разумеется, срочно, разумеется, телеграмма ушла… Это при том, что своевольный креол на ножах с президентом и прекрасно умеет не замечать приказов из столицы. В нем что, французская кровь вскипела? Не может простить русским двенадцатый год?
