Было здесь неимоверно скучно. Колхозный луг, хилая посадка с установленными в ней палатками, импровизированный штаб с единственным телефоном. Крытый камышом навес вместо столовой, укрытые маскировочными сетями истребители и бочки с ГСМ. Тишина и скука. Хорошо еще, что расположенные неподалеку мелкие пруды худо-бедно обеспечивали дичью и свежей рыбой, иначе обитать тут, на одном сухом пайке, стало бы совсем уныло.
– Как вы тут живете? – Ларин прихлопнул неудачно усевшегося овода. – Жарко, пыльно. Ни лесов, ни грибов. То ли дело у нас, под Тюменью. В лес как пойдешь, куда ни наступи – гриб. И ягоды… ты когда-нибудь ел чернику?
– Да ел я твою чернику, – отмахнулся Виктор, – зато у вас черешня не растет. И виноград. И алыча с жерделой.
– Это да, – сразу загрустил Славка. До черешни он был большой любитель.
С неба донесся рев авиационного мотора, и над посадкой голубой тенью мелькнуло брюхо истребителя. «Як» лихо побрил старт и, развернувшись, зашел на посадку. Судя по крупной желтой единице, нарисованной на фюзеляже, – пожаловал сам комполка. Разговоры смолкли – летчики, не сговариваясь, пошли к стоянке, за новостями.
Шубин, закончив инспектировать эскадрилью и насовав за недостатки и виновным, и тем, кто просто попался под руку, развалился на полянке, где обычно отдыхал личный состав. Уселся на свежеотесанную скамеечку – самое удобное, командирское место, – выселив Егорова. Отер платком все ширящуюся лысину, расстегнул ворот гимнастерки, покопавшись в своем планшете, достал какую-то бумажку и объявил:
– Неплохо устроились, курортнички. Вам только водки не хватает и блядей. Или нашли тута?
– Обижаете, тащ майор, – оскорбился Егоров, – мы днем и ночью…
– Жарко-то как, – перебил его комполка. – Саблин, ты тута местный? Скажи, какого хрена здесь так жарко?
– Это, Дмитрий Михайлович, еще не жарко. Вот в июле…
– Обнадежил, – буркнул командир и перескочил на главное: – Слушайте сюда. Из дивизии тута дали новое указание… будем теперь заниматься еще и свободной охотой.
– Охота? – обрадовался Виктор. – Здорово! – Остальные летчики пока не разделяли его энтузиазма и поглядывали на командира в ожидании разъяснений.
– Первый доброволец есть. – Шубин оскалил желтые клыки. – В шестой гвардейской дивизии этот метод уже месяц примеряют, результаты тута неплохие. Теперь и мы начнем работать – сектор выделили. Что еще? Помимо поиска вражеских самолетов будем попутно проводить воздушную разведку, ну и про атаку наземных целей забывать не следует. Дело это рисковое тута, но при случае нагадить немцам можно крупно. – Он еще раз оглядел притихшую эскадрилью и нахмурился. – Где радость на лицах? Где энтузиазм и восторг? Один Саблин… Вот с тобой, Витька, и полетим сейчас. Снимем тута пробу с девушки.
Он резко встал, и остальные, словно подброшенные, тоже подскочили.
– Вылет через полчаса! – Командир говорил быстро и сухо. – Мою машину срочно заправить, подготовить. Проследите! Остальной эскадрилье в готовность номер один тута. Егоров, Саблин, останьтесь, остальным разойтись…
Вновь под крылом замелькала степь, балки, дороги, деревеньки. Темным пятном на горизонте проплыл Таганрог, Шубин обошел его далеко стороной, и Виктор даже знал почему. Он как наяву вспомнил объятое пламенем крыло командирского «МиГа», хищные профили догоняющих «мессеров», жесткую болтанку облаков. Это случилось полтора года назад, но казалось, что за это время прошла целая жизнь.
Впереди засеребрился Таганрогский залив. Море было тихое и гладкое. Змеился узкий берег, заросший камышами, медленно проплывали рыбацкие поселки. Неподалеку от берега виднелся белый бурун от катера, далеко мористее кралась какая-то небольшая баржа. Наверное, плывущие на ней матросы сейчас с тревогой всматривались в небо: насколько знал Виктор, несколько дней назад наши штурмовики утопили на этом маршруте несколько фашистских посудин. Самолет внизу он увидел не сразу. Странный отблеск привлек его внимание, он всмотрелся и лишь тогда разглядел тяжелый трехмоторный транспортник, медленно летящий у самой кромки воды. Камуфляж его практически сливался с фоном побережья, и выдали лишь черные окантованные кресты на крыльях.
– Командир, самолет внизу, западнее нас. По-моему, «Ю-52».
Ведущий «Як» почти лег на крыло, Шубин искал глазами цель.
– Это мы удачно зашли. – Сквозь треск радиопомех Виктору представился волчий оскал командирской улыбки. – Сейчас тута у кого-то жизнь сложится…
С транспортника их увидели. Самолет вдруг шарахнулся подальше от воды и начал стремительно снижаться, его стрелок стал издалека лупить длинными очередями. Но что могла сделать эта пукалка против пушки и крупнокалиберного пулемета? Шубин метров с трехсот длинной очередью врезал по фюзеляжу вражеского самолета, заткнув пулеметчика, и, подойдя поближе, влепил вторую очередь в левый мотор. «Юнкерс» загорелся сразу, выбросив ярко-оранжевый язык пламени и длинный шлейф дыма, стал заваливаться на левое крыло. Виктор огорченно цыкнул – ему ничего не досталось. Но все равно обстрелял уже правый мотор горящего самолета, увидел попадания и потянул вверх, за командиром.
Они набирали высоту, довольные хорошо выполненной работой. «Юнкерс» застыл на земле, перекосив крылья, горящий и жалкий. Вражеский пилот все же успел посадить обреченную машину на берег, и теперь ее команда торопилась убежать подальше, пока не взорвались баки. Наших летчиков это не волновало, снова обойдя Таганрог стороной, они уходили на восток. Над линией фронта их обстреляли. Трассирующие пули пересекли пространство недалеко от саблинского «Яка» и исчезли в облаках. Пришлось взмывать вверх, несколько минут лететь в серой пелене облачности и лишь затем осторожно снижаться.
Вскоре появился аэродром подскока. «Як» запрыгал по неровной полосе и, поднимая тучу пыли, порулил к деревьям. Виктор вылез из кабины и облегченно рассмеялся. Натруженная шея неприятно ныла, напряжение вылета отпускало медленно, неохотно. Отдал шлемофон технику, потянулся за папиросой.
– Палыч, место нашли рыбное, – затягиваясь, сообщил он механику, – теперь без добычи не останемся…
Виктор накаркал. За три дня и четыре боевых вылета на свободную охоту им с Шубиным не встретилось больше никого. Не считать же добычей груженую подводу, расстрелянную больше со злости. И напрасно Шубин каждое утро бросал полк, все дела и летел сюда, чтобы сделать вылет. Все проходило впустую. Из всех летавших повезло лишь Ильину и Ковтуну. Они перехватили какой-то странный двухмоторный пузатый самолет со стеклянным, как у «Хейнкеля», носом и двухкилевым хвостом и после пары атак загнали его на землю. На «консилиуме» во вражине признали транспортный «Зибель», и комполка засчитал летчикам законную победу. Правда, лицо при этом у него было кислое-прекислое… Тем не менее летать продолжали. Немного – четыре, шесть вылетов в день, но делали.
…Тряхнуло, зашумели колеса, и самолет покатился, подпрыгивая на неровностях аэродрома и все сильнее замедляясь. Грузно запрыгнул на крыло Палыч, показывая, куда рулить. Наконец, скрипнув тормозами, машина остановилась неподалеку от палаток. Виктор принялся отстегивать ремни.
– Ну как? – Палыч требовательно заглянул в кабину.
– Машина зверь! Рация чего-то барахлит. Механика пни, пусть посмотрит…
Оставив враз ставшего озабоченным техника у самолета, Саблин направился к командиру. Доклад о вылете был пустой формальностью, но за небрежение схлопотать можно было легко…
В штабной палатке тихо попискивала радиостанция, радистка из дивизии нахохлилась на своем стуле, прикрыв глаза, слушала эфир. Кроме нее, там еще находилась Таня, которая сидела у телефона и заполняла какую-то справку. Виктор привычно уселся на ящик у входа, служивший стулом, кинул на стол шлемофон, достал планшет. Дела военные остались позади, начиналась бюрократия.
– Это, Дмитрий Михайлович, бесполезно, – продолжил он начатый еще на стоянке разговор. – Зверь на дальний кордон ушел. Они все на Таганрогском аэроузле и у Сталино, а там… ну вы знаете.
Шубин раздраженно мотнул головой.
– Эх, нам бы человечка с рацией да на трассу, чтобы «Юнкерсы» выпасал. Вот бы жизнь была.
– Ты давай, пиши отчет тута, – буркнул командир, – фантазер. У Михайловки сколько машин насчитал?
– Двенадцать!
– А я тринадцать! Пиши тута, пиши!
В палатке было душно, солнце хорошо пропекло выгоревший брезент, а в открытые окна и распахнутый полог проникало слишком мало свежего воздуха. Монотонный писк и душный спертый воздух убаюкивали, тянули в сон. Виктор расстегнул пуговицы гимнастерки и, потея, стал царапать очередную бумажку. В продуваемой степным ветром тени столовой было куда прохладней. Там можно вдоволь наслушаться баек про все случаи жизни, до отвала напиться кислого, вяжущего рот тернового компота. Но идти туда почему-то перехотелось. Наверное, потому что у Тани замечательно красивые зеленые глаза, а когда она выпрямляется и гимнастерка обтягивает грудь, такую аккуратную и красивую…
