Девственную тишь леса вскоре разорвали первые проклятия. Хоть и середина августа на дворе, но вода казалась холодной, солдатские ботинки вместе с мгновенно намокшими обмотками проваливались в чавкающую жижу до колена. Густой липкой грязи оказалось по щиколотку, остальную субстанцию наполняла вонючая муть застоялой воды. И брести по вязкому грунту предстояло ещё полночи, что оптимизма бойцам не придавало. У всех мужиков было одно на уме:
— Ночь, луна, не видно не хрена! Куда ползут? Зачем топь гиблую топчут? Лучше бы посуху с утречка за казаками в прорыв пошли.
Впереди растянувшейся колонны важно шествовал казак в чёрных одеждах. За ним медленно чапал по грязи поручик. Потом тянулись по — трое солдаты с отрезками плетня над головой. Одиночки несли на плечах вязанки длинных палок. Лишь пулемётное отделение тянуло плотик с пулемётом. Всю цепь скрепляли унтер — офицеры, эти в руках лишнего груза не тащили, кроме длинной слеги, что попеременно использовали для опоры на вязкий грунт или для толчков в упирающиеся спины, лениво перебиравших ногами «тягловых мулов» в солдатских гимнастёрках.
Шли вдоль развешанных по стволам деревьев белых бумажных меток. Петляли жутко. Ведьмина Сына поминали при каждом повороте — лес тихо стонал матом. За неосторожный громкий возглас, унтера, от всей своей широты душевной, охаживали крикуна деревянной слегой по горбяке. А вот пристрелить не грозили, ласковым шёпотом обещали штык в глотку вогнать… по самый приклад винтовки.
Угрюмая цепь невольников брела через тёмный лес медленно, очень медленно. Алексей порывался бросить стадо черепах и, прихватив пулемёт, полететь к вражеским окопам. Но оставлять в гиблой топи сотню невинных душ совесть не позволяла. Солдаты были беспомощны, как слепые инвалиды. Они глубины вод совсем не чуяли. Это для сына ведьмы мир пронизывали потоки Силы, каждый вид материи светился по-своему. Однако проявлять колдовское умение владеть гравитационными полями было нельзя. Дядька Матвей уж сколь долго сей запрет вколачивал в сознание крёстного сына. Оставалось только подгонять унылую команду «ласковым» словом, за шкирку вытаскивать застрявших из грязи, помогать слабейшим крепким дружеским пинком. Алексей зверел от осознания своего бессилия ускорить ход инвалидной команды. Он лично метался вдоль строя, унтера уже выбились из сил подгонять несознательную солдатскую массу. К исходу ночи кончилось всё: секции ивового плетня; заготовленные жердины; верёвки, которые закреплял проводник за стволы деревьев, и люди, по пояс в воде, перебирали по ним руками, переползая глубокие воды; унтера даже матерные выражения перебрали все до последнего — сил не осталось тоже никаких.
С первыми косыми лучами света, робко озарившими верхушки лесных исполинов, над взбаламученной водой поднялось сырое марево. Обмундирование вымокло до нитки, многие солдаты подарили жадной топи свои ботинки, другие забили грязью стволы винтовок. Теперь лишь в штыковую атаку идти, но идти — то никому никуда уже не хотелось — только упасть в лужу и сдохнуть в грязи!
Вот солнышко поднялось выше, свет ворвался под серые кроны, придавил сырость к чавкающей под ногами бесконечной грязи. Лёгкий утренний ветерок погнал туман с края леса вглубь топи, мир стал раздвигать видимые границы.
— Наконец — то, господин прапорщик, вышли на рубеж развёртывания, — с облегчением вздохнул Алексей и хлопнул ладошкой по листку бумаги на толстенном стволе раскидистого дуба. — Последняя метка. Через сто шагов лес заканчивается, там рубеж атаки.
— Расстояние до окопов? — устало привалился спиной к дереву поручик.
— Меньше сотни метров, Ваше благородие.
— Унтер — офицер Берёзкин, возьми двух бойцов, разведай обстановку впереди. Ермолаев, помоги пулемётчикам, отстали.
Алексей метнулся в хвост колонны, по пути шикая на самых не сдержанных на язык — враг близко. Перед рассветом далёкая беспокоящая стрельба прекратилась.
Не успел ещё хвост роты выползти из глубины леса, как со стороны поля послышался топот конских копыт, и грянуло дружное русское: — Ура — а — а!!!
Алексей ухватился за верёвочную петлю и, разбрызгивая грязь, вприпрыжку, один потащил плотик с пулемётом к голове солдатской колонны.
Топот сотен копыт утонул в грохоте пулемётных выстрелов. Клокочущее эхо заметалось в кронах лесных исполинов.
Но всего лишь через минуту, когда Алексей уже дотащил плотик до величественного дуба, мир поразила звенящая тишина. Только спустя время, слух стал воспринимать умирающие звуки: жалобное ржание смертельно раненых лошадей.
— Не успел… — зажав уши ладонями, застонал Алексей и упал на колени. Бурая топь злорадно чавкнула, словно обожравшаяся пиявка.
— Со всем уважением казаков встретили, — сквозь стиснутые зубы, отметил поручик. — Пулемётов по фронту атаки много натыкали. Пехотный батальон линию обороны тоже не прорвёт — только зря весь поляжет. Ребятки, на нас вся надежда!
— Ударим во фланг! — вскочил с колен казак и ухватился за рукоять шашки — ножны он закрепил ремнём за спиной, чтобы в ногах не болтались.
— Эдак просто австрияков в штыки не взять, — положил ладонь на плечо горячего казачка опытный унтер — офицер.
— Берёзкин, доложи обстановку, — достал револьвер из кобуры поручик.
— Ваше благородие, за кромкой леса, до самых окопов, ограменная лужа. Пока добредём по грязищи до позиции австрияк, нас, как в тире расстреливать будут. Хочешь из пулемёта, хочешь из ружья пали — по ростовой мишени с полста метров не промахнёшься. Да и в окопах там не меньше двух рот пехоты засело — сами не сдюжим, Ваше благородие.
— До атаки батальона есть время, — глянул на часы поручик. — Попробуем по кромке леса обойти линию окопов и зайти с тыла. Ударим, когда наши в атаку пойдут.
— Там тоже чистое поле, — скривился унтер, — но хоть грязи нет. Может, добежим, может, не успеют пулемёты в тыл развернуть.
— Все же батальону легче будет, — принял окончательное решение поручик и, не повышая голоса, скомандовал: — Рота, за мной.
— Ваше благородие, дозволь с пулемёта по флангу ударить, — ухватил офицера за рукав Алексей.
— Нам пулемёт без надобности — в штыковую пойдём, — согласился поручик. — Только и здесь позиция плоха. Из грязи не постреляешь, да и сектор обстрела низковат.
— Я пулемёт к дереву привяжу и сектор обстрела приемлемый обеспечу.
— Станок к плотику привязать не проблема, — засомневался штатный стрелок, — но ствол всё равно низко расположен будет — цели не видать. Разве, что пехота сама на нас по грязи в контратаку полезет.
— Действуйте по обстановке, — отмахнулся поручик и заторопился в обход вражеских позиций. Рота побрела молча, как на убой шли, особо выжить уже и не надеялись.
У ствола дуба остался пулемётный расчёт из пяти бойцов и причисленный казачок.
— Можа-а, станок тихонечко до самого край леса дотащим, — задумался старший расчёта. — Тогда, если австрияки в штыки на наших полезут, сбоку ударим.
— Да я же говорю: на дерево надо пулемёт затащить, — ошарашил странным манёвром чудаковатый казачок.
— Дурень, там же даже верёвки не помогут, — вылупил глаза на ошалелого профана специалист. — Отдача ствол мотать во все стороны будет, не прицелишься.
— Я станок надёжно в развилке ствола закреплю, — начал деловито обвязывать пулемёт припасённой верёвкой Алексей. — Вы мне потом на дерево коробки с пулемётными лентами подайте. Я верёвку с петлёй спущу.
— Нет там сектора обстрела, мелкие ветви обзор застят.
— Шашкой срублю, — кивнул за спину бойкий казачок.
— Так это же дуб, — пытался образумить сумасшедшего старший, — тут и топором не всякую ветку за раз срубишь.
Однако казачок разумных доводов не слушал, обвязал свободный конец верёвки вокруг пояса и полез на дерево. Надо сказать, взобрался по голому стволу лихо — двумя ножами, что из — за спины выхватил, словно острыми когтями, застучал по вековой коре.
— Ух ты, как кошак! — охнул стрелок.
А казачок уже скрылся в густой кроне и пулемёт наверх тащит. Три секунды, и четырёхпудовый агрегат взлетает ввысь. Ещё минута, и из ветвей спускается конец верёвочной петли.
