Так Ведьмин Сын повторял раз за разом над каждой раной, троих безнадёжных, умирающих казаков. И смерть уступила, дала второй шанс казакам.
Вскоре и Фрол с товарищем подъехал, забрал раненых в лазарет. Алексей лишь чуть попридержал торопыг, наложив шины из длинных веток на поломанные конечности раненых.
Душа парня чуть успокоилась. Но больше убивать, во славу царя и веры, совсем не хотелось. Алексей нашёл, похоже, лучшее, благородное применение таящейся внутри Силе.
— Эй, старик, а в санитары «охотников» записывают? — дёрнул за рукав медбрата казачок.
— Коли специальные курсы прошёл, то легко. У нас, почитай, половина состава — доброхоты. Вот только есть ли у тебя жилка к нашей работе? Смерти и кровищи не боишься?
— Старик, у меня к кровавой работе призвание, — небрежно стряхнул с рук алые капли сын ведьмы и невесело усмехнулся: — А смерть, с малых лет, в подружках ходит.
Казак устало сел на край телеги, и скрипучие колёса покатили по разбитой дороге войны. Пацану верилось, что именно сегодня он нашёл своё место в суетном мире. Но, как оказалось, у коварной злодейки — судьбы на Ведьмина Сына более изощрённые планы.
Часть 2. Алёша Попович
Глава 5. Чёрный всадник
После двух суток без сна, Алексея сморила усталость. Санитары довезли уснувшего казачка до лазарета, раненых отнесли в палатку, а паренька так и оставили лежать в телеге. Сена под голову нагребли, да куском брезента укрыли, как одеялом. Так он и проспал мертвецким сном остаток дня и всю ночь. Лишь только, когда уже забрезжил рассвет, потревожили— повар затребовал гужевой транспорт, свежей конинки для гуляша привезти с поля боя.
— Тьфу, на тебя, чертяка! — испуганно отпрянул пожилой бородатый возница, когда из — под брезента вылез казак в чёрной рубахе. Фрол уж и забыл, что вчера сам его укрыл. — Ты, чудо болотное, хотя бы рубаху сменил.
— Так чистая, вроде, — виновато осмотрелся парнишка.
Сын ведьмы умел очищать с одежды грязь и кровь без следа. Неужели после боя забыл отряхнуться?
— Простирнул хорошо, с полынью, — шмыгнул носом Фрол. От казачка пахло душистым сеном. Удивительно, но даже старый отрез дырявого брезента казался выстиранным. Только следы от крови темнели пятнами. — Однако же пора бы тебе сменить косматую папаху и рубаху басурманскую на фуражку и гимнастёрку форменную. Вчерась обозники подвезли со станции обмундирование казачьей сотни.
— Полёг весь эскадрон… вчера, — снял папаху с головы последний казак. В уголках глаз парня ледышками застыли слезинки.
— Война… она, братишка, такая, — снял фуражку Фрол и перекрестился, — у одних грудь в крестах, а у других голова в кустах… Однако же, не след жирных интендантов откармливать. Ты должон свою обнову с Семёна затребовать. Он вчера обмундирование на казаков получил сполна. А то ходишь, как чёрный басурманин— людей пугаешь.
— Казакам раньше и так было можно, — не хотел переодеваться в солдатскую гимнастёрку Алексей.
— На дворе не прошлый век, в новой войне всё должно быть защитного цвета. Надысь, мужики баяли, что и коней в зелёный колор красить прикажут.
Флор с осуждением такого непотребства печально покачал головой.
— Толковая мысль, — не понял солдатского юмора мальчишка и решил — таки сменить старую казачью рубаху на гимнастёрку. — А Семёна я, дядька Фрол, знаю. Сейчас же положенное потребую.
— Только ты сперва мне должон подмагнуть, а уж потом за обновой бежать, — ухватил торопыгу за локоть возница. — Конягу давай впряжём и мясца раздобудем. Небось, жрать — то хочешь, ужин — то проспал, а повар мяса чуть ли не полкотелка каждому наваливал. Ротой лошадь сожрали! Беги до кухни, хоть холодного куска конины пожуй. Хлеба — то ещё не напекли.
— Ничего, я хлеба дождусь, — у Алексея сразу пропал аппетит, вспомнил своего Сивку.
— Слыхал, что тебя в обоз сослали, — хитро прищурил глаз Фрол, — но ты с пехотой в ночной рейд сбёг. Наш фельдфебель твоё геройство не оценил, жалобу в штаб подал.
— Так меня сам поручик Ширков в роту взял, в пулемётное отделение.
— Эдак все конюхи разбегутся— не по уставу перевод. Да и не служат вольноопределяющиеся в пехоте. Вот во вспомогательных частях— полно. Хоть в обозе лямку солдатскую тяни, хоть в телеграфисты там… или инженерные части подайся.
— В санитары хочу! — загорелся желанием парень.
— Бумагу отпиши форменную в штаб— командование рассмотрит. Только, для ускорения дела, самогончиком смазать механизм надо — ть. К Семёну обратись— он всю хитрую канцелярскую механику знает. Но пока ты к обозу приписан, унтер — офицер Зыков твой наипервейший командир. А я— второй после нашего унтера. — Хитрый мужичок одёрнул гимнастёрку, крутанул пальцами усы, поправил козырёк фуражки. — Посему, поступаешь в моё прямое распоряжение. Готовь телегу, поедем на заготовку мяса. И рожу кислую не корчь. Солдат должон приказы вышестоящего выполнять!
Алексею очень не понравилась поставленная задача. Война, вообще, разочаровала мальчишку. Вместо славных подвигов— тупая кровавая бойня. Казачьего эскадрона больше нет, а в пехоту он проситься не будет. Пулемёт уже не казался ему интересной игрушкой, и походил больше на мясорубку без ручки. Перемалывать острыми ножами чужие тела мальчишке было противно. Уничтожение роты австрияк не могло вернуть зря загубленные жизни казачьего эскадрона. Чужие смерти облегчения не принесли, Алексей чувствовал себя мясником на огромной фабрике смерти. А теперь ещё и с трупами возиться предстоит. Как же можно — то коней жрать!
— Э-э, паря, ты на меня глазищи — то не таращ, — попятился обозник от обжигающего взгляда казака. — Никто тебя застывшие трупы рубить не заставляет. Там на поле ещё раненых лошадей полно. Ночью ржание ещё слышно было. Мы божьим тварям только поможем, если милосердно добьём, чтобы не мучились.
— Поможем, — мрачным эхом отозвался сын ведьмы и заторопился на поле брани. Раненых коняшек мальчишке было жалко до слёз. Безвинно страдают бедолаги.
Вдвоём быстренько впрягли старого мерина. Фрол закинул на покрытое сеном дно телеги скрутку мешков, кожаный фартук, острый топор и взял в мозолистые мужицкие руки вожжи. Скрипучие колёса покатили солдатский «катафалк» за телом павшего в бою четвероногого воина.
Алексей всю дорогу корил себя в душе, за проявленный вчера эгоизм. На своего Сивку так сразу побежал смотреть, а на коней казаков и внимания не обратил! Тогда будто дробь пулемётных выстрелов заложила уши. Только теперь в мозгу ожило жалобное ржание израненных животных. Помочь не мог, так хоть бы добил из милосердия! Совесть раскалённым железом жгла душу Алексею. Но Фрол особо старого мерина не погонял, пока добрались до поля, алая заря уж полыхала в полнеба.
— Тела павших в бою казаков и солдат убрала похоронная команда, — Фрол махнул рукой на виднеющийся на дальнем краю поля плотный строй кладбищенских крестов. — Дотемна вчерась солдатушки работали. Ох, и намаялись горемыки с рытьём могил. Вот тяперяча и послали с убитыми лошадьми возиться интендантов. Гляди, вона по полю «стервятники» рыщут, сёдла да сбрую с коней дерут.
Фуражиры подъехали ближе к пыхтящей кучке солдат в пропотевших гимнастёрках. Фрол окрикнул знакомца:
— Василь, где живые коняги лежат!
— На левом фланге двух молодых жеребчиков не добили! Выбирай любого, а то седло снять не даются, лягаются копытами. Да смотри, Фрол, — мясо ваше, сбруя наша. Ха — ха — ха…
— Ага, — кивнул мужик и, чуть отъехав, толкнул локтем казачка в бок. — Значится, в седельных сумках пошуровать ещё не успели. Можа, паря, трофеем разживёмся.
— Трофеи с врага берут, — брезгливо отстранился казак, — а своих обирать— мародёрство.
— Чаво-о? По твоему значится, добро в землю вместе с мертвяком закапывать надо, — оскорбился честный служивый и бросил косой злой взгляд на косматую папаху чернявого паренька. — Такое только у вас, басурман, было принято делать, и то в дикую старину, когда курганы над могилами насыпали. А в нонешней ци — ви — ли — за — ции, даже турок так своих братов не хоронит.
