чувствовал себя чуть ли не преступницей. Вот времечко… Даже за ручку чтобы подержаться, и то надо было с месяц сначала подружить.
Мы расположились на кухне, я разлил по фарфоровым чашкам чай. Их я принес специально из серванта, что занимал пол стены в зале. Не хотелось угощать Косичкину из эмалированных с отколотыми краями железных кружек. Поэтому пришлось временно разукомплектовать элемент декора каждой советской квартиры.
Индийский чай из квадратной, дешевого вида пачки, больше похожей на разукрашенную ребенком туалетную бумагу, оказался божественным. Аромат его напоминал запах весеннего луга после дождя, отдавал дымком костра. С таким чаем и кофе не нужен. Я взял в руки пачку и повертел: “НЕТТО 50 г. Цена 38 коп”.
Надо запомнить, раз мне тут еще долго жить. Хотя чаев тут наверняка выбор небольшой: индийский, цейлонский и грузинский. Других не припомню.
— О чем ты со мной хотел поговорить? — уже расслабленно улыбнулась Катя, взяв из хрустальной вазочки ириску.
— Я передумал поступать в мед, — сказал я.
— Что? Но почему? Ты же всю жизнь об этом мечтал.
— Со мной кое-что произошло. Я хочу работать в милиции, но для этого мне надо получить рекомендации из горкома комсомола. Так просто не поступить.
— Рекомендации? — всплеснула руками Косичкина. — Да тебя чуть не исключили из комсомола полгода назад.
— За что? Расскажи мне, я после вчерашнего падения плохо соображаю.
— А ни за что!
— Так разве бывает?
— Конечно, бывает! В слетах ты не принимал участие, в спортивных мероприятиях и в художественной самодеятельности тоже, в агитационной работе ты ноль. Ты нечего не делал, как комсомолец. Тебя не исключили только потому, что я за тебя поручилась. А ты даже этого не помнишь.
— Ты? Поручилась?
— Ну да, секретаря школьного комитета комсомола послушали. И на совете тебя не исключили.
— Ты главная комсомолка в школе? — вытаращился я на Косичкину.
В моих глазах она выросла на два порядка.
— Ох, Петров, ты придуриваешься или просто от мединститута откашиваешь? Мы с тобой по целевому поступаем вне конкурса. На нас документы все готовы. Что мы скажем в гороно? Что молодой строитель коммунизма вдруг передумал выполнять возложенные на него партией задачи? Что поддался веянию буржуазных идей и не хочет учиться, а хочет наживаться на рабочем классе, используя мошеннические схемы спекулянта и фарцовщика.
— Ты что, Косичкина? — я чуть чаем не захлебнулся. — Я ж ментом хочу стать, а не бизнесменом.
— Каким еще бизнесменом?
— Это потом так спекулянтов называть будут.
— Когда потом? — с подозрением уставилась на меня девушка.
— Не скоро, сама увидишь, все равно сейчас не поверишь..
— Подожди, Петров! Ты что? Веришь, что паразитирующих на рабочем классе, будут называть красивыми иностранными словами? И считаешь, что партия это позволит?
— Не будет партии.
— Что?
— Вернее будет, но не одна, как сейчас, а много. А толку от них будет, как от хромого козла кислого молока.
— Думай, что говоришь, — зашипела Катя. — Да за такие антисоветские слова могут…
Меня достала эта политическая перепалка и я решил заткнуть ей рот в прямом смысле этого слова. Губами. Я обхватил руками ее затылок и резко притянул к себе, накрыв ее губы поцелуем. От нее по прежнему пахло сиренью, а от губ чувствовался вкус ирисок.
Косичкина несколько раз дернулась и обмякла. Я приобнял ее поудобнее. Моя рука заскользила по ее бархатистой шее ниже, по плечу, по спине, по талии, по упругой ягодице.
Только тогда девушка дернулась и вырвалась из моих объятий. Она налилась краской и опустила глаза.
— Все нормально, — успокоил я ее. — Только жаль, что в СССР нет секса.
— Об учебе думай, Петров, — бросила на меня гневный взгляд Косичкина.
Ну хоть по морде не зарядила, как это в фильмах советских бывает, и то ладно. А девка хороша. Только сейчас я ее разглядел основательно. Даже в моем ботаническом тельце заиграл тестостерон. Только толку то что. Как говорится, до свадьбы все сам… Эх… Что за время такое. Ни выпить, ни закусить.
* * *
Уже вечерело, мать еще не вернулась с работы, и я бродил по летним улочкам города, размышляя о своей судьбе. Может и правда в мед податься? Ну и что, что это не мое. Не все же врачи лечить умеют. Многие так, числятся. Если сейчас отучусь, в девяностых можно будет свою свою клинику сколотить. Бизнес раскручу. Потом в предвыборную кампанию вложусь основательно и в депутаты пролезу. А дальше в министерство и в правительство. Ну или в их друзья. В олигархи подамся.
От таких мыслей плечи мои невольно передернулись. Все мое существо противилось такому раскладу. Ну почему я такой непутевый? Ни взятку взять, ни по головам пройтись… Все мои сослуживцы (кто не дурнее ржавого паровоза был) уже давно минимум в полковниках ходят, еще и бизнес мутят. Хотя некоторых уже отправили в места не столь отдаленные. А я в свои пятьдесят с хвостиком — вечный товарищ майор. Как терминатор. Времена меняются, а он остается…
Солнце неожиданно быстро завалилось за горизонт, и на город опустились сумерки. Улицы вмиг опустели. Тусклые фонари бросали желтоватые тени на брусчатку царских времен. Сам не заметил, как очутился в старом и глухом районе города. Здесь много было заброшенных и полуразрушенных еще войной старинных домов. На их реконструкцию денег не было, а разобрать и новые построить, минкультуры не разрешало. Все-таки памятники архитектуры.
Не по летнему зябкий ветерок неприятно лизнул спину. Моя простенькая одежда из трикошек и футболки стала совсем не по погоде.
Я побрел в сторону дома, но мое внимание привлек огромный особняк из потемневшего от времени кирпича. Он смотрел на меня черными глазницами пустых окон и, будто манил. Интересное здание. Я его вспомнил. В моем времени его отреставрировали, и там будет располагаться дом детского творчества (бывший дом пионеров). Я часто отвозил туда свою дочь и ждал, пока у нее закончатся занятия. А сейчас это просто развалины.
Мне захотелось взглянуть на них поближе. Я шагнул вглубь подворотен и вскоре оказался возле дома в глухом дворе. В окнах мелькнула тень. Я замер. Показалось, наверное.
Но оперская чуйка подсказывала, что дело неладное. Я укрылся за раскидистым вязом и стал ждать. Через пару минут из заброшенного дома вышли двое. Широкие мятые брюки без стрелок, рубашки с закатанными рукавами, кепки а-ля Грузия. Типичные советские работяги, ну или гопники. Одевались они раньше одинаково. Что они там делали?
Движения мужичков были суетливы. Они явно торопились. Быстрым шагом спешили прочь. Что они там напакостили? Сразу видно, что дело пахнет уголовкой.
Я ускорил шаг.
