class="p1">— И, стало быть, мы знаем, где он проживает. Я думаю, тянуть далее некуда, надо брать татя да примерно его выспросить. А там и ведьму привезут. Славная соберётся компания, — азартно потёр руки шеф.
— Виноват, ваше высокоблагородие, — Иван встал, — может у графа Панина ещё раз отпросить Опричникова с его людьми?
— Будет нам Опричников. Намекнул я графу на некое важное дело, коли не оплошают его люди — придётся немного поделиться лаврами, — тут он досадливо поморщился, — за одним и государыне донесу, мол и мне бы такую команду заиметь, не дело же каждый раз у Панина просить. А если их не окажется в нужный момент?
— Полностью с Вами согласен, — поддакнул Иван.
— Ну а коли оплошают, так вся вина за последствия на графе будет, мы, мол, заговор раскрыли, а они простого дела исполнить не смогли!
В умении выстроить интригу шефу было сложно отказать.
— Хорошо бы навстречу отряду гонца выслать, чтобы знать, сколько им ещё ехать, и чтобы к приезду всё уже было готово, — поделился своей мыслью Иван.
— Хорошая мысль, голубчик, хорошая, — и снова потянул за верёвку.
Чтобы не тратить время на разъезды, было принято решение ночевать в конторе.
К утру гонец не вернулся. Солнце поднималось всё выше, а гонца всё не было. Шешковский нервно ходил из угла в угол и костерил посыльного на чём свет стоит, выдавая в его адрес различные неприятные обещания.
В полдень секретарь сообщил о прибытии гонца.
— Немедля сюда его! — громовым голосом рявкнул Шешковский.
Не дав черноусому молодцу открыть рта, накинулся на него:
— Тебя где, паскудника, носило?! В тавернах бражничал?! По девкам таскался?! — гремел шеф.
— Никак нет, ваше высокоблагородие, — отчеканил тот.
— А где тогда тебя, мерзавца, черти носили?!
— Отряда на всём пути не встренул. Доехал до самого Донца. Там сказывали, что драгуны выехали в лес поутру и назад не возвращались.
— Как так? — сразу уменьшил напор Шешковский.
— Деревенские сказывают, что вскоре, как те в лес зашли — оттуда пришёл густой туман, верный, как они говорят признак, что нечисть с того свету выползает.
— Тьфу ты леший! И этот туда же! — побагровело начальство — А сам что же?!
— Крест нательный потерял где-то. А без него не осмелился к нечисти сунуться — глядя в одну точку отчеканил посыльный.
— Выкрутился шельма! — Шешковский с перекошенным злобой лицом приблизился к солдату:
— Что ещё сказать можешь?!
— На обратном пути спрашивал во всех постоялых дворах, отвечали одно — в ту сторону проходили, обратно нет.
Шеф в полном недоумении посмотрел на Ивана, тот нахмурился, предчувствуя неладное.
— Пшёл вон! — отпустил Шешковский посыльного.
Когда тот вышел, сказал:
— Татя выслеженного будем вязать незамедлительно! И смотри у меня там, чтобы без осечек, — шеф грозно потряс кулаком перед лицом Розинцева.
Иван отправился в расположение Опричникова, дабы детально разработать с ним операцию по захвату охотника.
***
Начальник Тайной экспедиции испытывал некоторую нервозность. Далеко за полночь к нему прискакал гонец от Розинцева с докладом об их плане поимки охотника. Шешковский намеренно не лез собственноручно в это дело, дабы не смотреться неприглядно в глазах подчинённых в случае неудачи. А неудачу он прямо-таки чувствовал. Что-то тут было не так, не как всегда. И всё это было звеньями одной цепи, непонятно откуда вьющейся и куда уходящей. Зелье, ведьма, лекарь, баронесса, охотники. Какой-то бред! Этого просто не должно было быть!
Поэтому на поимку он тоже не поехал, чтобы если уж оконфузятся, то будут перед его начальствующей особой виноватые. Ну а ему предстоит всё это как-то преподнести государыне. И страху чтобы нагнать и себя первым оберегателем трона и спокойствия государства выставить. Но тут совершенно не кстати под утро прибыл Панин. Поморщившись при докладе секретаря о его прибытии, велел просить высокого гостя.
Раскланялись, сели.
— Государыня обижается на тебя, Степан Иванович, — укорил его Панин.
— Отчего так? — удивился тот.
— Так уж весь Петербург судачит о том, как тобой посланные солдаты с оборотнями и ведьмами в лесу дрались, — хохотнул он, — а ты молчишь как ни в чём не бывало.
Шешковский досадливо махнул рукой:
— Чего только не намелет народишко-то.
— Не скажи, Степан Иванович, не скажи. Тех солдат доподлинно спросили. Сама государыня, — и он многозначительно поднял палец вверх, — так и есть, говорят, ведьма превратила разбойников в волков и на них наслала. А когда они с ними бились — летала вокруг на метле!
— Тьфу ты, бестолочи! — выругался Шешковский, хотя уже прикидывал, как эту историю подать в выгодном и нужном свете.
— А ещё солдаты говорят, — Панин понизил голос, — будто бы оборотни, — тут он перекрестился, — перегрызли твоему, как его там, Розинцеву горло. Божатся все, что бездыханного и в крови положили на землю, а он потом встал как ни в чём не бывало.
Шешковский нахмурился. Об этом Розинцев ему не рассказывал.
— И говаривают, — продолжал размеренно граф, внимательно следя за реакцией собеседника, — что один из солдат в упор ему в голову выстрелил, а тот даже ухом не повёл.
— Да ладно тебе, Никита Иванович! Ты-то хоть в эту чушь не веришь поди?
Тот неопределённо изогнул брови:
— Как сказать, не бывает дыма без огня-то. Так что не тяни, коли словят наши соколики татя сегодня, то и о Розинцеве своём не премини рассказать. Ну а коли не поймают, — развёл руками, — вместе будем выкручиваться. Втянул ты меня, Степан Иванович, в тёмную историю, ох и втянул!
— Не бойся, Никита Иванович, где наша не пропадала!
— Ну да, ну да, — вздохнул тот. — Ты только это, сокола своего во дворец не вези, государыня после зелья того дюже мнительная стала. Да и дворцовые курицы, сам знаешь, так и норовят в обморок упасть.
Шешковский хмыкнул:
— Ладно, будет у меня в услужении личный вурдалак! — и трижды поплевал через плечо.
За окнами, во внутреннем дворе раздался какой-то шум, послышались крики, потом кто-то отчаянно закричал «Пали, робятыыы!», несколько раз ударили ружья, и тут все эти звуки перекрыл ужасающий вой, от которого, казалось, затряслись стёкла в рамах. Собеседники враз побелели и закрестились. Вой стих. Шешковский осторожно, чуть не на цыпочках подошёл к окну и отдёрнул штору.
В рассветных сумерках было видно, что на земле, побросав ружья, лежат, закрыв ладошками уши, несколько солдат. А посередине этой сцены с опущенным дымящимся пистолетом стоял и смотрел куда-то в сумерки Розинцев.
— Господи, помилуй, — пробормотал за спиной Шешковского Панин.
Тоже перекрестившись, Шешковский произнёс:
— Надо бы узнать, в чём дело.
— А солдатики ещё у тебя есть? Или сами пойдём?
— А ты, я смотрю, Никита
