едва прикрытый упрек мгновенно покраснел, хоть из-за смуглой кожи это было не так сильно заметно.
— Не смущайтесь, молодой человек, — я пожал плечами. — Это не ваша проблема, мало кто умеет и главное желает думать головой, в вашем возрасте.
— Если будет на то воля императора, — отозвался взявший немного себя в руки Пушкин, — завтра же все крепостные империи станут свободными.
— Смешно, — я выдал самую скептическую из своих улыбок.
— Что именно, ваше императорское высочество? — Не понял парень.
— О! Сколько за последние сто лет в России было дворцовых переворотов? — Вопрос был, мягко говоря скользкий, самодержавный строй обычно такие рассуждения не поощрял. — Не отвечайте, правильного ответа все равно нет, считать можно по-разному. Успешных — восемь и будьте уверены, что девятый не заставит себя жать в случае попытки императором дать вольную всем крестьянам. Уже даже принятые братом законы, облегчающие бытье крепостных, вызвали появление достаточно обширного заговора…
Пушкин, которого ткнули носом в реальность, вынужден был замолчать не имя контраргументов для достойного ответа. Как любой мечтатель, желающий облагодетельствовать всех и сразу, он о последствиях обычно не думал.
— Зачем вы пригласили меня, ваше императорское высочество, — через некоторое время задал правильный вопрос поэт. — Вероятно не для того, чтобы обсуждать со вчерашним выпускником лицея, его политические воззрения.
— Вы правы, Александр Сергеевич, — я согласно кивнул, — мне нужен ваш талант.
— К стихосложению?
— А у вас есть еще какие-то выдающиеся таланты? — Было видно, что похвала великого князя, пусть высказанная даже в виде такого риторического вопроса, молодому человеку приятна. Впрочем, тут же соглашаться на все Пушкин не торопился.
— И что же от меня требуется великому князю? — В поэте явно говорила молодость и свойственный ей дух противоречия, с другой стороны, я за две жизни уже виде столько самоуверенных юнцов, что пронять меня было достаточно сложно.
— Как я и сказал — ваш талант. Стихи на заданные темы.
— Вы хотите меня купить? — В лучших чувствах оскорбился парень.
— Во-первых, вы забываетесь, — осадил я собеседника.
— Простите, ваше императорское высочество, — тут же сник Пушкин. Все же мы с ним стояли совсем на разных ступенях иерархической лестницы и то, что я пригласил его на ужин, ничего, по сути, не меняло.
— Во-вторых, «Колокол», где вы публикуетесь, зарабатывая деньги, принадлежит мне. Ну и служить, после окончания лицея вы вероятно тоже будете… России. А я свой интерес от интереса державы не отделяю, — знаменитое людовиковское «государство — это я» не прозвучало, но мысль была к тому близка. — Ну и в-третьих, — вы же хотите освобождения крестьян, искоренения коррупции, улучшения жизни простого землепашца, увеличения грамотности и всего остального в этом духе? Я это все поддерживаю, а вот большая часть высшего общества — нет. Для изменения сложившихся в свете мнений нужна правильная пропаганда.
— Пропаганда? — Переспросил Пушкин.
— Да, — я кивнул, пытаясь на ходу дать этому слову правильное определение, — донесение информации с определенными целями и задачами. Вы будете писать на нужные и главное важные темы, а я буду это печатать. Поверьте, условий лучше в России вы все равно не найдете.
— Верю, — легко согласился поэт. Цензура в России бдила строго, и просто так без разрешения сверху напечатать что-то политической направленности было просто невозможно. Александр Сергеевич посидел несколько минут обдумывая предложение. Видно было как в нем борются несколько противоречивых начал — патриотизм, бунтарство, желание независимости и здоровая алчность. — Я не готов дать ответ прямо сейчас, ваше императорское высочество.
— Я не требую, думайте, не торопитесь.
На этом собственно «важная» часть разговора и закончилась. Десерт мы уже поглощали, перекидываясь легкими ни к чему не обязывающими фразами, обсуждая последнее новости высшего света, и надо признать, молодой поэт был в них осведомлен куда как лучше меня. Я все так же старался пореже посещать всякие балы, приемы и прочие подобные мероприятия, находя их чрезвычайно скучными. Уж точно на концерт КиШа я бы сходил с гораздо большим удовольствием.
— Ах, да, еще один момент, — изображая из себя лейтенанта Колобмо, я дернул Пушкина, когда тот уже собирался уходить. Судя по всему, на эту ночь у парня были большие планы, ложиться спать в отличие от меня он пока не собирался. — Взгляните, пожалуйста, вот на это.
Я подошел к столу, выдвинул ящик и достал оттуда тетрадь с неоконченными песнями. Перелистнул несколько страниц, выбирая подходящую, после чего одним движением вырвал листок и протянул его собеседнику.
— Что это? — Удивленно спросил Пушкин быстро пробежав по тексту глазами.
— Неоконченная песня, — любимая моя песня Высоцкого, «Баллада о борьбе», восстановить которую я к своему стыду сумел лишь процентов на семьдесят. — Я бы хотел попросить вас заполнить пустующие лакуны.
— Какой необычный стиль, — пробормотал Пушкин, еще раз вчитавшись в текст. — Никогда не видел ничего подобного. Это ваше?
— Не совсем, — уклончиво ответил я, не желая вдаваться в подробности. — Но если хотите, можете считать автором меня. Или себя, мне без разницы. В любом случае за воровство стихов никто вас на дуэль не вызовет, я вам гарантирую. Так что беретесь?
— Я попробую, ваше императорское высочество, — кивнул Пушкин, аккуратно складывая листок пополам и засовывая его за пазуху.
— Обращайтесь ко мне просто Николай Павлович. Во всяком случае, в неофициальной обстановке, — я улыбнулся и протянул руку для прощания.
Фаддей Фаддевич Беллинсгаузен стоял на мостике своего флагманского фрегата «Минерва» и с замиранием сердца смотрел на приближающуюся полосу суши, которая была конечной целью его растянувшегося чуть ли не на год перехода через полмира. Не без приключений, но слава Богу — капитан-командор размашисто перекрестился — дошли. Дошли без потерь в вымпелах, что было особо приятно. Беллинсгаузен непроизвольно скосил глаза на свои эполеты, где в скором времени должны были появиться знаки различия контр-адмирала. Они были подготовлены еще до выхода из Кронштадта и даже был подписан соответствующий императорский приказ, оставалось только вставить правильную дату. Условием же присвоение очередного звания был именно благополучное окончание перехода из столицы в виднеющийся где-то там на горизонте Форт-Росс.
Караван судов из восьми единиц покинул Кронштадт 27 марта. 29 марта возле Риги они подхватили еще шесть судов с переселенцами и товарами для Американской колонии. 11 апреля весь караван из четырнадцати судов пришвартовался в Копенгагене, где догрузились свежей провизией и водой. Казалось бы, такое незначительное действо, распространенное, однако на множество кораблей, растянулось аж на два дня. Датские воды они покинули только 13 числа.
Следующей контрольной точкой на маршруте следования был Фалмут на Британских островах. Туда растянувшаяся эскадра прибыла 19 апреля, проскочив Ла-Манш почти без проблем. Пролив всегда считался коварным местом, где нашла свою кончину не одна сотня кораблей. Даже, наверное, не одна тысяча. Фаддей Фаддеевич вспоминал свой опыт прохождения этих вод во время экспедиции Крузенштерна, когда даже два шлюпа смогли потерять друг друга во время непогоды, и искренне радовался нынешней удаче. Тогда, правда, они шли осенью, в самый сезон штормов, но все же.
Из Англии караван судов, пополнившийся купленными на островах еще двумя транспортниками, двинул на юг, пересек Бискай и высадил в Бильбао посольство к испанскому королю Фердинанду. На Пиренеях, не смотря на окончание войны, было не спокойно, трон под вернувшимся из французского пленения монархом шатался только в путь. Самое время было договориться о возможном сотрудничестве в колониях западного полушария, когда еще вообще не понятно, получится ли эти колонии испанцам вообще удержать. Из Бильбао опять же догрузившись водой и провизией вышли 8 мая.
Дальше был переход через Атлантику с промежуточной остановкой на Канарских островах, шторм, раскидавший караван судов на десятки миль, месячная стоянка в порте Десто, что на острове Санта-Катарина, где суда вновь собирались в кучу и латали нанесенные непогодой повреждения.
Непривычные к местному климату русские крестьяне, плывущие в Америку в качестве переселенцев, жестоко страдали от жары, непривычных продуктов, плохой воды и не слишком здорового экваториального климата. Плюс двухмесячный переход через океан со всеми сопутствующими приключениями в целом дался всем не легко и людям нужен был отдых.
15 августа эскадра вновь подняла якоря и продолжила свое путешествие. Магелланов пролив прошли без особых приключений — благо заранее были подготовлены достаточно подробные лоции этих вод — и 18 сентября
