в княгинином тереме была — это круто! Дед наверняка к месту
и не к месту прихвастнёт приглашением, но взволнованная сестра явно надеялась на что-то
другое.
Ефимка уже подкатил к дому Кошкиных и, увидев открытые ворота, высадил Дуняшу с
Любкой. Въезжать во двор ему было нельзя, да и некуда. Там суетились дворовые боярина, выгружая какие-то сундуки. Гришка, дедов боевой холоп нахмурился, соскочил с коня и
огораживая боярышню от посторонних, повёл к крыльцу.
— Гришенька, — обратилась Дуняша к воину, — идём к тому крылечку! — она махнула
рукой в сторону. — Там спокойней и мы с Любашей сразу на женскую половину попадем.
Они свернули и, обойдя дом, подошли к боковому высокому крыльцу. Любаша уже взлетела
птичкой по расчищенным ступенькам и открыла дверь для своей боярышни, но та увидела в
заснеженной части сада сидящую в деревянном кресле фигуру. Это было нелепо и странно.
Мороз, снег скрипел под ногами и замотанная в шкуры скособоченная фигура, показавшаяся
Дуняшке памятником скорби.
— Любаша, подожди, — тронула она девушку за руку и, сбежав обратно по ступенькам, побежала по расчищенной от снега тропинке. Не добегая до фигуры в шкурах, она в
нерешительности замедлила шаг.
Зачем она сюда кинулась?
Что скажет?
Зачем лезет туда, куда не просят?
Но её люди смотрят на неё с теми же вопросами в глазах, и теперь тихонько возвернуться не
получится.
— Кто там? — услышала Дуня раздраженный мужской голос и всё же хотела сбежать, пока
странный сиделец не обернулся. — Иди сюда, поправь шкуру… я замерз.
Дуня подбежала и начала подтягивать сползшие шкуры с… парня.
— Ты кто? — округлив глаза резко спросил он.
— Я?
— Ну, себя-то я знаю! — раздраженно фыркнул незнакомец.
Дуня выпрямилась и как положено назвала себя.
— Дунька Доронина? — переспросил он и она от возмущения чуть не задохнулась:
— Да ты оглох? Я же сказала, что я Дуняша, а не Дунька. Повтори! – потребовала она, не
заметив, что ошиблась и в этот раз назвала себя не Евдокия, а по-домашнему.
Парень хмыкнул и повторил:
— Дунька.
— А вот я тебя! — зашипела рассерженной кошкой Дуняша и, отбежав к сугробу, слепила
снежок и запулила им в насмешника. Он прикрылся одной рукой, но снежок рассыпался и всё-таки попал ему на лицо.
— Сдурела? — рявкнул он.
— Повтори как нужно! — поставив руки в боки, велела девочка и угрожающе потянулась за
следующим снежком.
— Ненормальная! — сердито раздувая ноздри, выругался парень, но продолжал сидеть.
Дуня схватила новую пригоршню снега и собрав его в комок, замахнулась…
— Сдаюсь… Дуняша, — быстро произнёс грубиян.
Девочка демонстративно повернула ладонь, роняя снежок и отряхнув руки, спросила:
— А ты кто?
— Не догадалась?
Она замотала головой, а он вяло махнул рукой.
— Ну да, ты ещё мелкая совсем. Сколько тебе? Шесть?
— Семь уже, — с достоинством произнесла девочка.
— Ну я и говорю — мелюзга.
Дуняша нахохлилась и чопорно произнеся: «Приятно было пообщаться», собралась бежать к
волнующейся Любаше и Гришке.
— Постой, — торопливо крикнул парень. — Я Пётр Яковлевич.
— Сын Якова Захарьевича? — хмуря лоб, уточнила Дуня и сообразив, что кидала снежок в
важного человека, прикрыла рот ладошками.
— А, дошло, что непочтительно вела себя! — тут же укорил её молодой боярич.
Но она по его лицу поняла, что он боле не сердится. Поэтому подошла ближе и
заговорщически спросила:
— Петр Яковлевич, у тебя тут эксперимент?
— Чего?
— Ну, ты тут не просто же так? Одно из двух: либо сидишь в засаде, бдишь за кем-то, либо
чего-то измеряешь...
Боярич вылупился на неё так, как будто он не человеческий сын, а совиный птенец.
— Ты не скорбна ли умом? — вкрадчиво спросил он.
Дуня обиженно запыхтела и решила отстоять свою точку зрения:
— Вот ты тут! — она обличительно топнула ножкой и уперлась пальцем в его грудь. — За
сугробом тебя не видно, а ты сидишь и на всех глядишь! — она махнула в сторону двора, где
продолжали носить сундуки. — Я так думаю, что ты кого-то проверяешь или украдкой
подсчитываешь имущество.
Брови сына хозяина дома поползли вверх, но Дунино предположение о том, что он ведет
догляд отверг резко и даже неприязненно:
— Сижу, но не гляжу и не подсчитываю.
— Ну, значит, проводишь эксперимент! Вот только какой? — Дуня задумчиво постучала
указательным пальцем по верхнему зубу и с подозрением оглядела боярича. Он от макушки до
пят был замотан в шкуры… и что бы это значило?
— Ну? Чего надумала? — заинтересованно поторопил её боярич.
Дуня сердито глянула на него, попыхтела и расстроенно развела руками:
— Ну, не знаю! Может, ты теплопроводность шкур определяешь?
— Чего? Ты где таких слов нахваталась?
Дуняша скривилась и обижено отвернулась. Они помолчали, а потом она вспомнила, что её
ждут и из вежливости предложила вернуться в дом, чтобы не мерзнуть. И вот тут он зло
распахнул шкуру, потом полу шубы и Дуня увидела, что у него нет ноги.
— О! — выдохнула она и вопросительно посмотрела на Петра. — Так тем более не поняла, чего ты, Петр Яковлевич, тут сидишь?
— Дура! — он от возмущения дернулся вперёд, желая дотянуться до неё, но Дуняша
отпрыгнула.
— Я умная! Все это говорят.
— Тебя обманули!
Дуня набрала воздуха, чтобы побойчее, да половчее ответить и… выдохнула. Вот обидится
молодой Кошкин и прикажет выпороть её, и будет в своём праве. Он на верхней ступени
боярства, а она на нижней.
— А что насчет протеза? — огорошила его девочка.
— Что?
— Ну, чего деревянную ногу не заказал сделать?
Парень пристально посмотрел на неё, а она, приметив опасные для себя огоньки
разгорающейся злости, быстро начала объяснять:
— Вот пираты на ремешках пристегивают простую палку и хромают, — Дуня тут же
изобразила походку, при которой одна нога не сгибается. — А если у них нет руки, то они
пристегивают себе крюк! Представляешь, хватают этим крюком яблоко и хрумкают его, а
потом противнику по горлу — кряк! — она резко махнула рукой со зверским видом и тут же
изобразила хватающуюся за горло жертву, да так ловко и правдоподобно захрипела, что
наблюдающий за ней дедов холоп Гришка побледнел.
— Ты точно ненормальная, — покосился на Дуню боярич. — В церковь ходишь?
