Шамабад.
Сорокин не ответил сразу на вопрос Шарипова. Он внимательно перечитывал документы. Хаким вздохнул. Поставил свободный стул перед столом Сорокина спинкой вперед. Сел верхом и сложил на спинке руки.
— А я тебе говорил, что тухлое дело ты затеял.
— Совсем не тухлое, — поднял глаза Сорокин сердито.
— Ты в который раз перечитываешь весь этот ворох бумажек? В пятый? В десятый? Русик, ты сам знаешь, что ниче подозрительного ты на Селихова там не найдешь. Он смелый парень, решительный. Папка, видать, хорошо воспитал. Бывают же такие, сам знаешь. Нечасто, но бывают.
— Тут все не так просто, Хаким, — раздражено бросил Сорокин.
— Ну вот опять ты за свое.
Шарипов полез в карман кителя, достал пачку «Кайхона», закурил.
— Не дыми в кабинете, — зыркнул на Шарипова Сорокин. — Просил же.
— Русик. Ты бросай это дело. Что, других забот у нас нету? Сейчас надо думать про Ихаба. Он должен был вернуться в Союз вчера ночью. Но не вернулся.
— А что тут думать? Убили.
— Может, и убили, — покивал Шарипов, — но надо выяснить, смог ли он чего добиться. Потормошить стукачей наших. А ты вместо этого, молодого погранца ходишь пугать.
— Селихов не напугался, — сказал Сорокин. — Совсем не напугался. Я к нему и так и сяк. И по-хорошему, и по-плохому. А он ноль эмоций. Сидит себе, как каменный. Только на меня и смотрит.
— Потому что знает, Русик, что у тебя на него ничего нет.
— Так а раньше такого не было, что б мы ошибались? Даже тогда солдатики в штаны ссали, если окажутся передо мной в кабинете! А он первогодка! Еще даже не черпак, а выдержка у него… Скажем прямо, несвойственная молодому солдату. Уж я-то знаю.
— Ты не о Селихове думал бы, а про Юсуфзу, — почувствовал раздражительность Шарипов.
— Он что-то скрывает, этот Селихов, — Сорокин даже будто бы не слушал Хакима, — что-то с ним не то. Уж я-то чую. Держится он не так, как должен бы держаться. Как-то по-иному. Ведет себя по-иному. Не так как другие.
— Успокойся ты, совсем уже ум за разум заходит.
— Селихов что-то скрывает! Он не тот, за кого себя выдает! — Вспылил Сорокин.
— Он солдат! Он не может быть не тот! Если б был он не тот, его б в погранвойска не взяли! — Разозлился Хаким.
В кабинете повисла тишина. Особисты застыли, сверля друг друга взглядами.
— Хаким, у меня предчувствие, — тихо сказал Сорокин. — Я от своего не отступлю. Выведу этого Селихова на чистую воду. Теперь это уже принципиальный вопрос.
Шарипов снова вздохнул. Потянулся к пепельнице на столе Руслана и затушил сигарету.
— Нервная работка, да? — Спросил он, стараясь разрядить обстановку.
— Не то слово.
— А хочешь, анекдот расскажу? — Улыбнулся Хаким, — мне его вчера Таран рассказывал, как в отряд приезжал.
— Анекдот? — Заинтересовался Сорокин.
— Ну. Смешной.
— Ну давай свой анекдот, — откинулся Сорокин на спинку стула и скептически поджал губы.
— Короче. Приходит как-то офицер особого отдела к венерологу…
* * *
— Вам приказываю выступить на охрану Государственной границы Союза Советских социалистических республик. — Начал сегодняшний ответственный прапорщик Черепанов, — Вид наряда — Часовой заставы, с задачей не допустить внезапного нападения на пограничную заставу, возникновения пожара на заставе. Сейчас после осмотра и заряжания оружия выдвигаетесь на пограничную вышку.
Было холодно. Сегодня установилось неприятное, сухое от степного ветра утро. Свинцово-черные тучи бугрились над Границей. Казалось, вот-вот мерзкий дождь выпадет нам на голову.
«Интересно, что бы о Границе сказал нынче Алим? — Подумалось мне, — в такую-то погоду».
— Службу несете путем наблюдения за прилегающей к заставе территорией, линиях Государственной границы, территорией сопредельного государства, — продолжал прапорщик зачитывать заученный приказ. — При нападении на заставу подаете команду «К Бою», первым вступаете в бой, обеспечивая занятие заставой оборонительных сооружений, после чего присоединяетесь к своему отделению…
Забавно это он вещает: «присоединяетесь к своему отделению». Большинство бойцов на заставе прекрасно понимали: часовой на вышке — первая цель. Если начнется заварушка, он, считай, смертник. Впрочем, пограничники не только понимали это, но и принимали. И даже время от времени, шутили на такую тему.
— … связь с заставой по линии проводной связи каждые полчаса, а при обстановке — немедленно. С такой задачей службу несете до двенадцати часов со сменой на месте. Старший наряда рядовой Селихов, повторить приказ. Вопросы?
— Вопросов нет, приказ ясен, — стал чеканить я, — есть выступить на охрану Государственной границы Союза Советских социалистических республик. Вид наряда — Часовой заставы, с задачей не допустить внезапного нападения на пограничную заставу, возникновения пожара на заставе.
— Выполняйте приказ!
Сегодня в наряде «Часовой заставы» были я, Вася Уткин и Вадим Сергеев. Нести службу мы должны были, меняясь по четыре часа через восемь. Ночью же надо топтать периметр заставы. То еще удовольствие. Вообще, наряд был неприятным. В основном из-за прерывистого ночью сна.
Ну что ж? Вот и моя очередь лезть на вышку, чтобы сменить там Ваську.
— Наряд напра-во! — приказал мне дежурный по заставе сержант Мартынов, когда я получил оружие и «зарядился», — На охрану Государственной границы Союза Советских социалистических республик шагом марш!
Он провел меня к вышке и я полез наверх. Высокая, с пятью пролетами лестниц, она венчалась огражденной перилами будкой. Вася ждал у перил. Оторвавшись от бинокля ПНБ-2, который Вася выставил тут на его деревянной треноге, Уткин глянул на меня.
— Ну наконец-то! Ветер тут, сил нету! — проговорил он, перекрикивая колючий порыв.
— Иди, Вася, отдыхай, — сказал я ему с улыбкой.
Я принял у него бинокль и журнал наблюдений. Тогда Вася принялся спускаться. Первый час я внимательно наблюдал в бинокль и выходил на связь доложить, что все нормально.
Отсюда, с вышки, отрывался невероятный обзор на пространства вокруг. Вид был что надо. Застава тут казалась совсем маленькой. Окружающие горы, напротив, еще больше.
Блестящая полоска Пянджа тянулась вдали, на границе. По ту сторону, на сопредельной территории хорошо просматривались кишлаки Хаджи и Камар, стоящие на берегу реки.
Странное чувство возникло у меня сейчас в душе. С такой, почти пятнадцати метровой высоты, осматривал я просторы чужого государства, а еще… моей Родины.
А потом ощутил себя настолько маленьким, настолько незначительным, что сложно было