Проходя мимо комнаты, в которой спали ее дочери, Анна по привычке замедлила шаг, прислушалась: не ругаются ли.
«Нет, тихо. Уже хорошо. Спасибо Арине: Анька в последнее время поутихла малость, не такой крикливой стала, похоже, задумываться начала, прежде чем что-то сделать. Вон ведь как теперь старается, из кожи вон лезет, чтобы похвалу наставницы заслужить.
О-хо-хонюшки, боярыня, матушка-заступница, для всех в крепости советчица… За всеми-то делами ты присматриваешь, всеми бабами-девками командуешь, а собственную дочку проглядела. Проглядела ведь, перед собой-то чего уж лукавить. Если бы не Арина, не ее вдумчивость, неизвестно, что бы еще Анька выкинуть могла… Да уж, тяжела ты, доля боярская: о чужих думаешь, твоими же детьми другие занимаются, а ты и рада».
Мысли продолжали идти по накатанной колее, пока Анна неторопливо шла к своей горнице. Огонек свечи трепетал на ходу, и приходилось загораживать его рукой, чтобы не погас. Зайдя внутрь, Анна огляделась, вспоминая, куда она прибрала листок пергамента, который ей отдал Мишаня: не на бересте записал драгоценные слова – пергамента не пожалел. Тогда Анна удивилась такой расточительности, а потом, прочитав и осознав написанное, порадовалась предусмотрительности сына. Подошла к полке в изголовье постели, открыла шкатулку, вынула небольшой свиток и раскрутила его. Да, тот самый, с молитвой. Убрала шкатулку на место, опять взяла свечку и так же неторопливо пошла обратно, сдерживая нетерпение, да и свечка не позволяла: поспешишь – загаснет. Ну вот наконец и выход, теперь можно свечу задуть и на особую полочку поставить, рядом с трутом и кресалом, что тут же всегда лежат.
От девичьей до кухни Анна почти бежала, благо дорога ногам знакомая, сотни раз все уголки в крепости исхожены, а уж этим-то путем и с закрытыми глазами пройти можно.
На кухне, несмотря на размеры помещения, было уютно по-домашнему: тихо, спокойно и безлюдно. Никто не суетился с поручениями главной кухарки, холопки – ее помощницы – не ругались между собой и на нерадивых отроков дежурного десятка, а сама Плава у еще теплой печи что-то размешивала в горшке. На столе в середине кухни стоял подсвечник с пятью свечами, но горели только две. На скамье около стола, повернувшись лицом к поварихе, сидела Вея и что-то негромко говорила. Увидев входящую Анну, обе женщины замолчали.
– Сумерничаете? Сидите, сидите. – Анна подошла к столу, зажгла остальные свечи в подсвечнике и уселась рядом с Веей. – И вам не спится сегодня? – спросила она у Плавы.
– Не спится, это верно, – вздохнула Плава. – Маетно как-то…
– Татьяна-то как нынче? – озабоченно поинтересовалась Анна у Веи – после ужина та проводила сестру в девичью.
– Да ничего вроде. Сегодня почти целый день спала, и после ужина опять сразу задремала. Я ее будить не стала – уж лучше пусть спит, чем себя мыслями изводит.
– Ну да и правильно, ей после бессонной ночи отдохнуть надо, – кивнула Анна. – В ее положении и так в сон клонит все время, а уж сегодня-то…
В это время за дверью послышались голоса, и в кухню ввалилась Верка, а следом за ней зашли Арина и Ульяна.
– Ты уж не серчай на Арину-то, Анна Павловна, сама я к вам напросилась, – виноватым голосом начала Говоруха. – Мой-то сейчас с другими наставниками в оружейной, боль свою бражкой заливают, Любава в девичьей спит, а у меня уж очень настроение смурное, невмочь одной там сидеть. Хоть и некого мне сегодня провожать, но все равно оно как-то…
– Садись уж, – махнула рукой Анна. – Наставникам есть что запивать, им, поди, не легче, чем нам сейчас, – мальчишек проводили, а сами остались. Небось корят себя, что мало отроков гоняли, лучше выучить можно было.
– А то! – откликнулась Верка. – Легче самим вместо них пойти.
– Ну у всякого своя доля, – рассудительно проговорила Ульяна. – У нас своя ноша, а у них, коли уж взялись учить, – своя. И не особо она от нашей отличается. Они же не старики еще, и не возраст их скрючил, а раны, хоть того же Филимона возьми.
– Макар мой намедни с Алексеем разговаривал, хоть в обоз просился, да тот ему напомнил, что обоз вьючный, телег с собой не берут. Он только зубами заскрипел – верхами-то не может, нога не дает. Сколько времени прошло, а все не успокоится никак, что не воин он больше. Молчит, да я-то вижу, – обернувшись к Вее, начала объяснять Говоруха, но ее прервала Плава. Стряпуха недаром возилась у печи, и из горшка, который она сейчас поставила на стол, поднимался ароматный парок от заваренных трав.
– То-то они вслед отрокам так глядели, – кивнула Вея, принимаясь разливать питье по кружкам. – Я еще подумала, глаза-то какие у мужей… словно свою жизнь провожали.
«А ведь и правда – небось у каждого перед глазами молодость прошла. Ведь все – бывшие воины, и хоть стариками считаются, но каждый – моложе того же Корнея».
– И не говори… – вздохнула Ульяна. – Заметили, бабоньки, как у наставников, что в крепости остались, лица окаменели? Что у них в душах творилось – бог весть. Я-то нагляделась на тех, кто в обоз переходил… Что каждый из них пережил, через что прошел, когда понял, что обозники они отныне – только сами они и знали. Ну да – обозники… Хорошо хоть не обуза… Спасибо Михайле за крепость – здесь они опять нужными стали.
«А батюшка Корней, когда после увечья в себя приходить стал да понял, что ноги нет и глаз не видит, как лютовал… все летело, до чего дотягивался. И ведь едва жив был, а уже терзался, что не ходить ему больше в походы…»
– А еще я на отроков смотрела, – продолжала Ульяна. – Странно как-то: здесь вроде все разные, а как брони надели, на коней сели, будто на одно лицо стали.
Молчавшая до сих пор Арина встрепенулась:
– С виду-то они все одинаковые, но каждого свое зовет. Это я еще в Турове, мужа провожая, приметила. Все они из дома порой рвутся куда-то, но все по-разному… Один только о прибыли мыслит, другой в дороге удаль свою показать стремится, третий – новые земли увидеть, в городах иных побывать. Вот и мальчишки наши… Все свое найти хотят.
– Ну-ка, ну-ка, – с интересом оборотилась к ней Анна. – Я же видела: когда Андрей вперед уехал, ты нашим отрокам в глаза вглядывалась, как они мимо тебя проезжали. И чего ты там разглядела?
– Глядела, а как же, – не стала отпираться Аринка. – Хотела узнать, что они там впереди видят, к чему их влечет. У каждого свое. – Она обвела взглядом умолкнувших баб, с интересом уставившихся на нее в ожидании продолжения.
– Ну говори, не томи! – нетерпеливо подхлестнула ее Верка. – Я всю жизнь понять хочу, чего такого наши мужи там забыли. Ведь каждый раз на войну уходят, смерть там, а тянет их из дома, словно медом намазано… Рассказывай давай! Старшина-то небось ратной славы ищет, воевода будущий… Не иначе, о подвигах мечтает!
