— Вроде всё спокойно. Наблюдатели говорят, что вчера до ночи тут толклись люди Генриха Лотарингского. Сегодня их еще нет. Но наверняка появятся наблюдать за тем, как противники сходятся на собрание. Пошли!
Луиза приказала кучеру, чтобы тот отогнал карету на соседнюю улицу и ждал нас там хоть до самого утра. Напротив дворца Тревиля улица как бы немного расширяется, а между домами вглубь квартала тянутся два извилистых переулка. Несколько довольно толстых деревьев стоят вдоль домов. Дом, на втором этаже которого сидят наши наблюдатели, как раз между этими переулками, и окна во все стороны. Гийом всегда предусмотрителен. Снял дом целиком, чтобы нам никто не мешал и не задавал вопросов. Превосходный обзор через огромное распахнутое окно. Жилище не заброшенное, а очень даже обжитое. Чувствуется, что хозяева словно вот-вот ушли и скоро вернутся.
— Гийом, а куда ты владельцев-то дел? — интересуется Луиза.
— Уговорил пойти погулять денька на три-четыре. Не очень задорого. Устраивайтесь. Ждать придется долго. Попить-поесть можно будет внизу, если что. Припасли. Но ухаживать за собой придется самим. Слуг я уже отпустил.
Не совсем прав оказался Гийом. Ожидание не столько долго, сколько изматывающе. Луиза вся извертелась. Присядет — вскочит, походит и снова сядет. Арман в десятый раз принялся полировать шпагу. Я разглядываю виньетки огромного резного шкафа. Пьер дремлет в кресле, а Гийом настрогал окорок и спокойно жуёт его с хлебом, поглядывая искоса в окно.
— Дай и мне тоже, что ли, — выхватывает Луиза у Гийома из рук уже обкусанный бутерброд.
— Ну, что ты такая нервная, Луиза! Давай я тебе рюмку коньяка налью. Очень помогает от беспокойства, — предлагает ограбленный.
— Не надо, — мотает та головой, — а это не они?
— Не они, не они. Еще слишком светло.
И правда — место довольно-таки оживленное. Шаги прохожих слышатся довольно часто. Однако и они постепенно доносятся всё реже и реже по мере того, как надвигаются сумерки, а затем и темнота. Молодой месяц уже выполз на небо. Еще узкий, но в чистом воздухе светит хорошо и даже отбрасывает резкие тени. Мы прекрасно различаем друг друга в его свете, не зажигая свеч. Да и какие могут быть свечи! С ними мы на улице ничего не разглядим. Зато сами будем как на ладони.
— А вот и кто-то из них, — тихо говорит Гийом, указывая направо, и все кроме дремлющего Пьера спешат к окну. — Не высовываться! — строго предупреждает он.
— Где, где? — нетерпеливо суетится Луиза.
— Вон, видишь — за тем деревом пристроились двое. Значит, скоро и другие начнут подходить. Им спешить некуда. До девяти еще целый час.
Но время всё-таки пошло быстрее. В первом этаже правого крыла дворца Тревиля зажглись все окна. Большой, однако, оказывается фехтовальный-то зал! Во втором этаже тоже некоторые окна осветились. Все остальные окна дворца темны. Но нас интересует зал, а что внутри — не разглядеть. Легкие занавеси только свет изнутри пропускают. Досадно. Открылась дверь крыла, кто-то вышел во двор, постоял несколько минут и опять скрылся внутри.
А рядом с нами заметное оживление. Одна из теней отделилась от дерева и заспешила в переулок. В боковое окно видно, что там уже собралась кучка человек в десять. Слева от нас тоже движение. Группка человека в три-четыре также выбрала деревья своим прикрытием. А во втором переулке жмутся к домам две цепочки людей, и к ним присоединяются всё новые и новые. Сверху можно хорошо их разглядеть. Кроме лиц, скрытых шляпами. Без плащей. Все вооружены, но легко — шпаги и кинжалы. Мушкетов нет. Пистолеты тоже на глаза не попадаются. Рассчитывают на бесшумную резню в силу своего численного перевеса?
У дворца Тревиля тоже началось движение. Двери открылись, и около них встал человек. Из темноты парка, как призраки, выходят тени — по двое, по трое; огибают угол дворца и ныряют в дверь.
— С улицы Феру ближе пройти через парк, чем по улицам, — тихо говорит Гийом. — Арман, ты сколько насчитал?
— Пятнадцать.
— А я четырнадцать. Значит, все.
И будто в подтверждение его слов двери затворились. С этой стороны тоже вроде бы все собрались. Никто больше не подходит. Стоят и тихо переговариваются друг с другом, словно чего-то или кого-то ждут. Может, вот этого? Хоть и медленно и осторожно, но всё равно, нарушая ночную тишину, подкатывает карета и останавливается поодаль, шагах в пятидесяти от дома, в котором засели мы.
— Хозяин приехал, — шепчет Луиза.
Что нарисовано на дверцах кареты, не видно, но один из фонарей кареты изуродован, и это говорит само за себя. Две тени отделяются от дерева и бегут к карете. Через минуту возвращаются уже вшестером, но и на козлах остаются двое.
— Смотри-ка — Генрих почти всех своих слуг присоединил к нападению, — едва слышно произносит Арман. — Теперь их должно быть сорок шесть против тридцати трех. Тринадцать человек — очень большой перевес. Это плохо для нас. Партия Генриха может смести кондейцев начисто с небольшими собственными потерями. Конечно, если мы сами как-то не вмешаемся и не подправим ситуацию.
Похоже, нападающие готовы и приказ получили. Две струйки теней перетекли через улицу, чуть замешкались у ворот, проскользнули за ограду дворца Тревиля и кучей столпились у дверей правого крыла. Короткий лязг и треск. Двери распахнулись, и гурьба заговорщиков мигом влилась внутрь, прикрыв за собой сломанные двери. Кругом опять тишина. Зато кое-где на занавесях окон стали появляться резко дергающиеся тени, частые и яркие вспышки света. Со звоном треснуло стекло. Но от этого всё равно изнутри зала ничего слышаться не стало.
— Драка разгорается, и к тому же началась стрельба из мушкетов или пистолетов, — произнес Гийом.
Пьер и Арман обернулись и вопросительно уставились на нас с Луизой. Я пожал плечами, а Луиза, закусив в нерешительности нижнюю губу, тем не менее согласно кивнула. Пьер и Арман мигом слетели вниз. Нам из окна видно, как они словно вывалились из дома и, держась друг за друга, качаясь и глупо смеясь, довольно резво побрели к притаившейся карете. Наткнулись на лошадей. Удивленные возгласы и мнимые пьяницы, разделившись, начали обходить упряжку. Короткий бросок — и сидевшие на козлах скрючились не шевелясь. Пьер с Арманом распахивают дверцы. Изнутри кареты грохает выстрел, а мгновение спустя в дверцу что-то вываливается и тяжело шлепается на мостовую. Наши благородные убийцы бегут назад. Улица как спала, так и спит. И даже ни одно из освещенных окон не приоткрылось.
— Задел всё-таки, чёрт бы его побрал! — ругается Пьер, закатывая рукав в свете зажженной свечи.
