— Любуетесь городом, капитан, — на сей раз, Уэлсли подошёл ко мне сам. — Я не люблю Лондона, слишком он грязен и велик, более всего напоминает индийского города. Однако вот таким он мне положительно нравится. Ночь и огни скрывают его грязь, а вони здесь не слышно.
— Вы так не любите столицу? — удивился я.
— Изрядно, — кивнул генерал, — иногда даже не понимаю, за что именно сражаюсь по ту сторону Пролива. За золото Ост-индской кампании, чтобы оно быстрейшим потоком лилось в их бездонные сундуки. Вы знаете, если бы я так не любил войну, то давно бросил бы это дело и жил бы в своё удовольствие в родовом поместье. А для чего воюете вы, Суворов?
— Тут всё очень просто, господин генерал, — усмехнулся я. — Просто я ничего больше не умею. С самого детства учился только военному делу и иного занятия для себя просто не представляю.
— В таком случае, беру свои слова относительно политики назад, — кивнул мне Уэлсли. — Тот, кто воюет почти всю свою жизнь, обречён стать хорошим офицером, or die trying.
(выдержка из Британской энциклопедии посвященная Первому Лондонскому пожару)
В проклятый 1773 год столица нашей Родины, прекрасный Лондон выгорела дотла. На три дня со 2 сентября по 5 сентября город словно погрузился в адские бездны. Все усилия жителей пропали даром — Лондон выгорел, буквально, до земли. Отдельные люди утверждают, что видели в пламени демонов. Однако достоверных свидетельств этому нет. Однако с уверенностью можно сказать, что за демонов были приняты тривиальные мародёры, пользующиеся неразберихой, возможно, они намерено наряжались в устрашающие костюмы, чтобы отпугнуть честных людей, что могли бы воспрепятствовать им в их чёрной работе.
Однако Лондон оправился от этого ужаса и отстроился, пока вновь не подвергся испытанию в 18.. году.
Глава 27, В которой серые солдаты обнаруживают, наконец, свою подлинную суть
Приём закончился, гости разошлись, и особняк, наконец-то, погрузился в тишину. Немногочисленная челядь графа занялась уборкой и подготовкой дома к грядущим переговорам, а мы отправились спать. Но долго отдохнуть нам не удалось. Как и всех в ту ночь, меня разбудил низкий гул. Казалось, он ввинчивается в мозг и голова от него начала раскалываться. Я долго лежал на кровати, смотрел в потолок и гадал, что же это за звук. Вставать с постели и идти проверять, не хотелось совершенно, все несколько часов приёма я провёл на ногах, и теперь они напоминали об этом глухой болью. Кажется, мне удалось задремать на какое-то время под этот гул, но проспал я недолго и сон приснился крайне неприятный. Будто бы я залез на пасеку, где меня уже ждал целый рой разъярённых пчёл. Они накинулись на меня — и тут я проснулся.
Засыпать под усилившийся гул снова я не захотел, а потому героическим усилием превозмог лень и поднялся с постели. Надев повседневный мундир, отправился искать графа или Ахромеева. В коридоре встретился с Ахромеевым, сменившим Павловский мундир на гражданский сюртук. Судя по помятому лицу, он также не спал большую часть ночи.
— Что это за гул? — спросил я него.
Он в ответ только плечами пожал.
— Поднимемся на второй этаж, — предложил он. — С балкона на город посмотрим.
По дороге на второй этаж мы встретили Фрезэра и Максименку. Все вместе поднялись и вышли на просторный балкон особняка. Там уже стоял граф Черкасов, вооружённый зрительной трубой.
— Поглядите, — указал он на чёрные пятна на фоне громадной луны. Они казались чёрными дырами на её серебристом лике.
Я приложил окуляр своей трубы к глазу и навёл на них.
— Дирижабли? — спросил я. — Британцы возвращаются из Америки?
— Вряд ли, — мрачно заметил граф. — Во-первых, их всего десять. А во-вторых, что бы им делать в небе над Лондоном?
— И флаг, — добавил Ахромеев. — Я такого нигде не видел.
Над флагманским дирижаблем вилось громадное красное полотнище, в центре которого красовался белый круг с чёрным изломанным крестом. Теперь воздушных левиафанов освещали огни ночного Лондона, разбуженного протяжным гулом их двигателей, и можно было прочесть названия на их длинных бортах.
— Leibstandarte SS Adolf Hitler, — прочёл имя первого дирижабля граф Черкасов. — И кто он такой, этот Гитлер? Может быть, вы знаете, Ахромеев? Вы же занимались Пруссией и Рейнской конфедерацией весьма плотно.
— Это имя несколько раз проскакивало, — кивнул Ахромеев. — Вроде бы это некий лидер серых солдат, однако, лично его никто не знает, и не видел. Вроде бы, он цесарец из Австрии, но это только предположение.
— Das Reich, — прочёл я название второго дирижабля.
— Тут всё понятно, — усмехнулся Ахромеев. — Это немцы. Скорее всего, пруссаки.
— Totenkopf? — удивился Фрезэр. — А при чём тут гусары Приттвица?
— Серые тоже очень любят подобные символы, — заметил я. — Вспомните Щитно.
Я забыл, что мы вроде бы не знакомы, однако этого никто не заметил.
— Wiking, — прочёл я следующее название. — А вот это, действительно, странно. Или тут ещё и шведы, вместе с немцами?
— Вряд ли, — покачал головой граф Черкасов и снова приложил к глазу зрительную трубу. — Nord, — произнёс он и пожал плечами, — хотя всё может быть.
— Prinz Eugen, — таким было имя следующего дирижабля и я спросил: — Кто-то из Рейнских курфюрстов?
— Нет, — возразил мне Ахромеев, — скорее, он назван в честь Евгения Савойского, помните такого римского полководца? Его слава гремела по всей Европе не так давно.
— Наш преподаватель истории в корпусе, — встрял поручик Максименко, — сравнивал его с князем Суворовым.
Никто не стал смеяться над этим каламбуром.
— Florian Geyer, — прочёл я следующее название. — Это уже более древняя история. Некий рыцарь, что ли?
— Времён Мартина Лютера, — уточнил Ахромеев и прочёл следующее имя дирижабля: — Hohenstaufen, ну тут всё ясно.
— Frundsberg? — такое имя носил следующий левиафан. — Никогда ничего такого не слышал, — покачал головой я.
— Это ландскнехт, — объяснил большой знаток германской истории Ахромеев. — Прославился тем, что умер, когда пытался утихомирить своих наёмников, которым задержали жалование.
— Nordland, — прочёл название последнего дирижабля граф Черкасов, — похоже, вы были правы, Суворов, без шведов тут не обошлось.
И тут на город упали первые бомбы.
Казалось, балкон под нашими ногами подпрыгнул. Мы были вынуждены схватиться за кованые перила, чтобы не попадать с ног. А в городе вспухали сотни огненных «цветов». Бомбы сыпались на Лондон из чрева небесных левиафанов, разнося здания, тонны взрывчатки падали на головы ничего не понимающих людей, многие из которых вышли из домов поглазеть на дирижабли, что и спасло им жизнь. В городе начались первые пожары, зарево которых окрасило багрянцем брюхи дирижаблей. Между их громадных туш потянулись в небо чёрные клубы дыма.
