23. Семнадцать мгновений зимы.
Истерика прекратилась неожиданно и бесследно. Накачав окружающих эмоциями, фюрер вдруг стал совершенно спокойным и даже веселым. Обращаясь к Гиммлеру, он произнес:
— Я вчера говорил с авиационными специалистами. Они убеждены, что рентабельность пассажирских перевозок можно увеличить, переведя все самолеты на реактивные двигатели и увеличить вместимость до двухсот-трехсот мест. Скоро в рейхе появятся такие самолеты, на борту которых можно поставить даже ванну.
"А черт, все равно всем один конец…"
— Эльшульдиген зи михь битте, — перебил Виктор, повернувшись к Гиммлеру, — но кажется господин рейхсфюрер обещал показать мне живого Гитлера.
Гиммлер по-русски, по видимому, не понял, и чуть не вылупил глаза от неожиданности, но все же сохранил самообладание.
— Что? Что он сказал? — спросил фюрер.
— Он сказал, что ему было обещано, что он увидит фюрера.
— И кого же он видит? Кого же он видит, позвольте знать?
— Кого вы видите, по вашему мнению, если не фюрера?
— Ну, как сказать… С одной стороны, вроде похож. А с другой, вроде чего-то не то. Не такой он какой-то.
— Переведите! Переведите в точности!
— Русский говорит, что он находит сходство и не находит сходства.
— Как это так — находит и не находит? Спросите!
— Что значит "похож и не похож"?
— Ну а я почем знаю? Так вот.
— Переведите!
— Он говорит, что не может этого знать.
— Но если он так говорит, значит, может!
— Если вы это утверждаете, значит, знаете, почему!
— Да откуда? Вон он говорит, что будут руины, так он же тоже их не видел.
— Он говорит, что не может знать по той же причине, по какой не уверен, будут ли руины.
— С чего он взял, что не будет руин?
— Обоснуйте, почему руин может не быть.
— Ну как… Мало ли кому помешают.
— Он говорит, что они могут кому-то помешать.
— Кому?
— Кому могут помешать руины?
— А я почем знаю?
— Он говорит, что не может этого знать.
— Но если он так говорит… Нет! Не переводите.
Гитлер стал мерить шажками свою версию Янтарной комнаты. Виктор ждал, что фюрер сейчас заорет "Не делайте из меня дурака" или в этом роде, но фюрер вдруг подошел к Гиммлеру и негромко, даже чуть заговорщицки спросил:
— Как вы объясните его слова?
— Русские часто отличаются неожиданной и непредсказуемой глупостью, мой фюрер, — ответил Гиммлер. Кстати, логически он был в определенном смысле прав.
— Глупость. Глупость, — многозначительно повторил фюрер, подняв указательный палец вверх, — у русских глупость — это приспособление, Гиммлер! Мы не можем знать, когда они блефуют. Они заставляют нас поверить в то, что они идиоты, и тут же всаживают нож в спину! Почему он уверен в том, что руин не будет? Тот, первый, был уверен, что я застрелюсь в бункере, он это знал, почему теперь этот русский уверен, что руин не будет?
"Бред какой-то несет", думал Виктор, "но бред связный… к чему-то он клонит."
— Вы все скажете, что он не может объяснить. Да! Он представитель низшей расы, у него нет сверхинтуиции, дающей четкую и объяснимую картину. Он только предчувствует. Вы слышали его разговор — в нем нет никакой логики. Он живет интуицией. И его случайная глупость дала нам понять, что у него есть предчувствие!
Фюрер подошел к телефону, назвал в трубку номер. Трубка громко хрюкнула что-то вроде приветствия — видимо у вождя начал слабеть и слух и в аппарат встроили усилитель.
— Лянге! Приказываю вам остановить обратный отсчет по директиве "Атилла"! Вы переходите в распоряжение рейхсфюрера СС Гиммлера!
Трубка хрюкнула "яволь" и что-то вроде "остановлен на счете семнадцать".
Гитлер повесил трубку.
— Вы поняли? Я отменяю директиву "Атилла"! Все ваши расчеты с самого начала были неверными! Если начнется ядерная война, на земле останутся только тараканы и русские! Вы поняли это?
Виктор тихо ошалевал. Только что фюрер упирался рогом за уничтожение человечества и вдруг увидел в назло брошенной фразе насчет руин некий астральный смысл, если не перевернувший его виртуальное будущее на сто восемьдесят градусов, то, по меньшей мере, заставивший серьезно усомниться. Похоже, что в данном случае Гитлер сам себя перехитрил, как гоголевский городничий.
А может, фюрер больше, чем смерти, боялся оказаться смешным? И как-то интуитивно почувствовал в словах Виктора, что человечество все-таки выживет и имя фюрера станет объектом насмешек тысячи лет? И внешне бредовой тирадой повернул снова все так, что все — дураки, а он, фюрер, — гений и провидец.
"Стоп… Да ведь оно сейчас действительно выживет, потому что… И как я, дубина, об этом сразу не вспомнил… Ну ладно. Все равно, как минимум, удалось спасти планету от десятков Хиросим."
Виктор вдруг почувствовал какую-то нечеловеческую усталость. Ему стало абсолютно все равно, о чем дальше говорят гламурный Гитлер с дряхлеющим Гиммлером. Он подумал, что если после того, что он тут натворил, его расстреляют, то лишь бы это сделали побыстрее.
Гитлер снова пришел в прекрасное расположение духа, словно только что сорвал на сцене бурю аплодисментов. Он делился впечатлениями с Гиммлером о недавней беседе со Шпеером, на которой обсуждался проект тропического городка для строителей Асуанской плотины. Ну это понятно, свято место пусто не бывает. В реальности Виктора сначала строили англичане, возвели небольшую плотину, затем в 60-х, при Насере, СССР построил мощную ГЭС, решившую проблему засух в Египте. Здесь, значит, построят немцы. Ага… храмы и памятники тоже, значит, выносят из зоны затопления. Ну, понятно. Стратегическое место, Суэцкий канал, нефть…
Наконец, фюрер попрощался с Гиммлером, бросил взгляд на Виктора, который на всякий случай сказал "Ауфвидерзеен!", хотя очень хотел — "Чтоб тебя…", и, наконец, спина человека, столь наследившего в нашей истории, скрылась за дверью.
— Дитрих, вы вызвали охрану для сопровождения, когда поедете обратно?
— Полагаю излишним, господин рейхсфюрер. Замедлит движение и привлекает внимание.
— Смотрите. Вам нет смысла лишний раз напоминать, что если с этим русским что-то случится, то вместе с погонами вы потеряете голову.
…Снежинки перестали липнуть к лобовому стеклу, но по земле полз негустой туман и какие-то мелкие и противные холодные брызги сыпались с неба. Постоянно попадались на глаза черные машины феркерсполицай.
— Думаю, Виктор, что на этот раз вы не откажетесь от хорошего коньяка из французских провинций. Или вы, как гражданин, предпочитаете армянский?
