Но яд в голосе, почему-то пропал втуне. "Попав в струю", да ещё услышав не угрозы в свой адрес, а "нам интересно", тётку понесло.
– Дык она жо в брюках по Парижам хаживала! Все это знают! Вона вчерась даже парижску газету нам показывали где эта бесстыдница…
– И вся вина авиатриссы Ольги, – медленно, чтобы дошло до "обвиняемой", с ударением на "авиатриссе" начала внушать Натин, – заключается в том, что она была там… в брюках?
– Ну дык бесстыдница она! Всем известно, что брюки мужЫцка одёжа! А ходить женщине, да в мужицкой одёже – срамно-то!
Но только начав, тётка таки заметила то, на что по первому перепугу не обратила внимания: собеседница как раз была в… брюках. В платье. Коротком. И в брюках!
И на некоторое время потеряла дар речи.
Выпучив глаза и прикрыв рот рукой, поняв, что то, что вылетело – уже не вернёшь, она со страхом воззрилась на ухмыляющуюся барыню.
– Да… Мы вас внимательно слушаем! – ядовито "подбодрила" Натин. – И что там было сказано насчёт брюк на теле дамы?
Мещанка принялась косноязычно оправдываться.
Тем более, что заметила Ольгу. Рядом с "барыней" причём хорошо было видно, что Ольга как раз с "барыней" и как бы под её защитой.
Лёгким мановением руки Натин прервала словесный понос, и начала уточнять серией прицельно заданных вопросов, кто, когда и как надоумил здешних обывателей устроить травлю.
Надо отметить, что Натин ещё не была в курсе глобальных неприятностей обрушившихся на их компанию, так как до заводоуправления, где обычно сидел Василий ещё не успела доехать. Так что всё, что рассказала Ольга и что сейчас рассказывала перепуганная бабёнка для неё было очень внове.
А раз так, то стоило бы в зародыше задавить всякие опасные тенденции, что тут наметились травлей. Хорошо бы вывернуть так, чтобы не только сами травящие оказались по самое "немогу" виноватыми, но и в корне задавить любые попытки что-то вякнуть против Ольги. Да и вообще против окружения прогрессоров.
Ясно так же было и то, что Натин совершила весьма пренеприятную ошибку с этими "демонстрациями новых мод" в Париже. Да, в Париже, сии новые веяния были встречены "на ура". И не в последнюю очередь благодаря тамошним суфражеткам.
Но в России с её дикой патриархальщиной и махровым религиозным мракобесием всё это превращалось в тяжёлый криминал. Причём буквально. Поэтому, начав это "представление" Натин чётко держала в уме главную задачу: "прекратить и задавить".
Тут ещё больше набежало баб, заметивших, что некая представительная мадмуазель "снимает стружку" с одной из их товарок. Любопытство разобрало и они придвинулись даже поближе, определив, каким-то чувством, что Ольгу, стоящую рядом, трогать чревато. Несмотря на полученное ранее "благословение" на травлю.
Появился и здоровенный дворник, привлечённый скоплением людей. Но, видя, что тут присутствует некая госпожа весьма представительного вида, вмешиваться не спешил. Стоял поодаль. Наблюдал. Подперев своим плечом стену.
Тем временем, стараниями Натин выяснилось следующее.
Оказывается, слухи о "срамном поведении" распространял… священник. Травлю Ольги организовал он же.
И так как основной упор его обвинений был на брюки, как "неподобающее одеяние", принцесса решила на этом же и сыграть. Ведь она-то как раз щеголяла в местном обществе как раз в брюках!
Очень быстро ей удалось вывернуть дело так, что сам священник предстал в глазах собравшейся толпы как некое исчадие ада, преднамеренно оскорбляющий благородных особ! Причём под "благородными особами" тут ясно кто подразумевался. С намёком, что и сама Ольга тут не просто так, а как-бы приближённая и тоже как-бы благородная.
– В монастырь загоню! – сквозь зубы процедила Натин.
– Лучше на каторгу госпожа! – плотоядно подбросила Ольга.
– Как пожелаешь! – с готовностью согласилась прогрессорша. – На каторгу, значит, на каторгу! Никому не позволено ТАК оскорблять высшее сословие!
Товарка разбираемой тем временем с опаской осторожно обошла Ольгу со спины дёрнула её за рукав.
– Сударыня! А не скажете ли нам, кто эта барыня? А то они как-то не соблаговолили представиться…
Мгновенно лицо у Ольги сменило выражение со скорби на садистское. Она мгновенно просчитала эффект и того, что она сейчас скажет, и того, что воспоследует.
– Её Высочество, младшая принцесса княжества Аттала, Натин Юсейхиме! – по всей форме и с предвкушением эффекта отрекомендовала Ольга. Пока прогрессорша продолжала сцеживать яд на священника и его последователей.
– И-ии!!! – выпучила глаза тётка. Видать то, что было сказано только что, весьма органично состыковалось с тем, что она слышала – незнакомая госпожа ещё ни разу не сказала о себе в первом лице. Кроме восклицания насчёт загона некоего проштрафившегося священника в монастырь. И слова о "высшем сословии"…
Видя как побледнела товарка выпучив глаза и закрыв рот рукой, "разбираемая" чуть в обморок не хлопнулась. Хоть она и не расслышала что той, прикрывая рот, прошептала "бесстыдница Ольга", но мгновенно просекла, что перед ней не абы кто и не просто какая-то "мимо пробегающая" мещанка или кто-то из дворянских дочек.
– А где же свита, светлейшей? – заинтересовалась тётка, едва придя в себя.
– Её высочество изволят гулять инкогнито! – со значением припечатала Ольга.
– Вон оно как! – поразилась мещанка.
– И вон ту чернявенькую видишь?
– Ага!
– Вот эта мамзель десятка гусар стоит! У неё в рукавах по кинжалу. А в сумочке пара наганов новейшей конструкции! И это только то, что я знаю. Наверняка ещё где припрятано что-то смертоубийственное. Она одна десяток бандитов положит и не поморщится!
– Та где же это видано, чтобы в охране бабы стояли?!! – в конец изумилась тётка.
– Восток – дело тонкое! – многозначительно процитировала Ольга ненаглядного Румату. – У них там, за Китаем и не такое есть! У них в княжестве даже бабы в армии служат. И страшнее тех полков вообще во всей округе не найдёшь!
– Та ты что?!!! – чуть не подпрыгнула мещанка. Она уже напрочь забыла про то, что тут её подругу морально мелкими ломтиками нарезают. – И как же это мужики им позволяют?!!
– А никак! Если бабы хотят, то они служат в армии Князя Атталы. Им за это великий почёт и уважение. А супостату там страхи египетские, если против них бабы воевать выйдут! Ведь как на Востоке? Если мужика баба убила, то эта смерть для него самая лютая! Ибо в рай такому ход заказан, по их вере. А всему роду позор до скончания времён!
Вообще-то, Ольга с садистским наслаждением выдала то, что слышала однажды в монологе самого Руматы, когда он разглагольствовал в какой-то компании насчёт "тонкостей восточных культур".[20]
