Затем Гатар повернулся к царю скифов и добавил, завершая начатый ранее разговор.
— Что же, пожалуй, я возьму твое золото. Считай, что мы договорились. Завтра ты получишь то, о чем просил.
И сделав знак охране следовать за собой, Гатар вскочил на коня, которого ему подвели.
Голова раскалывалась от боли. Левый глаз почти заплыл. Из рассеченной губы кровь лилась Лехе прямо в рот. Но, когда амазонка уже развернулась, чтобы последовать за своим царем, он вдруг дернулся, попытавшись ее задержать.
— Как тебя звать-то, красавица? — прохрипел Леха, сплюнув кровь.
— Исилея, хозяйка Еректа, — неожиданно ответила амазонка, и добавила, тряхнув своей гривой — запомни это имя. В следующий раз, если встанешь у меня на пути, я тебя убью.
— Ну, вот и познакомились, — пробормотал Леха, быстро уплывая в сладкий туман небытия.
Очнулся он уже у вечером себя в юрте. Рядом сидел его кровный брат, за спиной которого стояли Инисмей и Гнур. Увидев что морпех очнулся, Иллур сделал знак, и сотники покинули юрту.
— Выпей, Аллэксей, — Иллур протянул ему чашу с каким-то жирным отваром.
Леха выпил, закашлялся. Ему показалось, что это был просто раскаленный жир, но абсолютно не соленый. Впрочем, соли немного добавляла еще сочившаяся из разбитой губы кровь.
— Зачем ты привязался к ней, брат? — укоризненно, но на удивление спокойно заметил Иллур, поняв, что Леха уже достаточно пришел в себя, чтобы говорить, — я же тебя предупреждал.
Леха помолчал, с трудом размышляя. Ему казалось, что Иллур должен был его немедленно казнить за выходку во время столь важных переговоров. Но Иллур был не только царем, а еще и скифом по рождению, а значит и в нем бурлила горячая кровь степняков.
— Не поверил, что бабы могут драться лучше мужиков, — честно признался Леха, прикусив распухшую губу и застонав от боли, — проверить захотел. Да и познакомиться тоже. Женщина больно красивая.
Иллур ухмыльнулся.
— Я тебе подарю сотню наложниц, если захочешь, — ответил на это скифский царь, — но к Исилее больше не подходи. Она тебе не ровня, да и убьет, если обещала. Исилея лично отправила на встречу с богами уже больше сорока врагов. Давно бы могла выйти замуж,[11] но не хочет.
— А что так? — удивился Леха.
— Ей больше нравится воевать, — пожал плечами Иллур, — как и многим сарматским женщинам.
Леха перестал стонать и повернулся на бок. Ребро тут же отозвалось. Удар сапога хозяйки Еректа он ощущал до сих пор. «Хорошо если не сломала мне ничего, чертова баба», — с грустью подумал морпех.
Такого позора он в своей жизни еще не испытывал. Мало того, что с бабами никогда не дрался, да еще и принародно проиграл этот первый бой. Леха не знал, как теперь показаться на глаза своим воинам. Уж лучше бы она его убила, и зачем этот Гатар только ее остановил. Засмеют ведь!
Но Иллур его быстро успокоил. Оказывается, никто над ним не будет насмехаться. Тот факт, что в бою с Исилеей он остался жив да еще едва не победил, только заставит солдат еще больше уважать его. Слава сарматской воительницы была немногим меньше славы самой Оритии. И не только все сарматы, но даже и скифы были наслышаны о смелой правительнице города Еректа и считали для себя за честь сразиться с ней. Во всяком случае, лучшие степные воины держали ее за равную себе. Узнав об этом, Леха немного расслабился. Получалось, можно жить дальше. Позор был не так уж и силен. А раны заживут.
— Держись от нее подальше, — снова повторил Иллур.
— Как же я к ней подойду, если больше ее никогда не увижу, — удивился Леха, потерев заплывший глаз и попытавшись при этом слабо улыбнуться, — переговоры закончены. Мы ведь теперь подадимся обратно?
— Да, — подтвердил Иллур, вставая, — завтра выступаем. Я уже отдал приказ Арчою. Думаю, за ночь ты успеешь зализать раны.
А уже у самого выхода из юрты, Иллур обернулся и, немного помолчав, добавил:
— Ты должен знать. В большом походе на запад к моим войскам присоединится армия Оритии. Гатар согласился воевать вместе и отправляет ее с нами. Завтра утром они снова будут здесь. Так что запомни все, что я тебе рассказал.
Леха только тихо простонал в ответ.
Глава пятая
Монте-Санта-Кроче
На утро после захвата переправы Федор посчитал потери и отправил гонца с сообщением в штаб Атарбала, находившийся в одном дне пути от места событий. Ночной штурм укрепленного моста обошелся ему дорого, почти в четыреста душ убитыми и ранеными, зато римляне полегли все. Их тут действительно оказалось больше тысячи. Но основная масса легионеров была уничтожена уже за мостом, на равнине, зажатая превосходящими силами финикийцев. Но кое-то успел сбежать, воспользовавшись темнотой. Да так бежал, что и нумидийцы не смогли догнать.
К счастью ни он сам, ни Урбал с Летисом не получили в этом бою серьезных ранений, хотя и находились в самой гуще схватки. Зачем Федора понесло драться, он на утро и сам объяснить не мог. Видно так надоело боевому офицеру в штабе прохлаждаться, что смотреть спокойно не смог, как гибнут его люди. Сработал рефлекс сержанта — всегда быть первым в бою. Впереди, как говорится, на лихом коне. Хотя запросто мог бы отсидеться за спинами своих солдат, тем более что положение обязывало контролировать всю ситуацию от начала и до конца. Как ни крути, не взводом командует. Но вот не сдержался, за что и ругал себя теперь нещадно. Хотя солдаты лишь восхищались своим бравым командиром.
Однако, захватить мост было еще полдела. На утро выяснились новые обстоятельства, заставившие Федора сняться с места, оставив у переправы под командой Урбала половину своей двадцатой, самой потрепанной хилиархии до подхода основных сил, — охранять мост и разбирать завалы, что настроили римляне. Остальным он не дал отдыха и приказал двигаться дальше, чтобы к вечеру следующего дня оказаться как можно ближе к видневшимся на горизонте горам, которые пленные легионеры называли Санта-Кроче. Там, на склонах этих гор, вставших на пути Федора и растянувшихся от недалекого уже западного побережья моря на восток, находился городок Теан.
От пленного легионера, которого он лично допрашивал утром, благо латынь знал хорошо, Федор Чайка узнал, что в этом городке, приютившемся на высоких склонах хребта Санта-Кроче, засел римский легион, отправленный сюда прямиком из Остии Марцеллом, едва узнавшем о разгроме в битве при Каннах сил Варрона и Павла.
— Сам Марцелл уже там? — спросил Федор, пристально вглядываясь в наполненные злобой глаза пленного легионера. Доспех на нем был разодран, лицо разбито, а шлем вообще потерян. Но римлянин смотрел бесстрашно, даже с вызовом.
