Утром мой паж, Иниго де Лопес, неожиданно вызвался быть нашим курьером в Руан. Пытались отговорить, но парня прочно потянуло на подвиги. Во имя меня, что характерно.
Отогнав всех от моего лежбища для большей интимности беседы, дон Саншо, сверкая единственным глазом, попросил меня пойти навстречу молодому человеку, приуготовлявшемуся к принятию рыцарского сана. Где еще юному дамуазо найти подвиг при дворе принца? Всех благородных девиц нестрогого поведения он уже и так покорил, что в Виане, что в Помплоне, что в Беарне. Да и в Плесси-ле-Тур также не терялся среди придворных дам короны франков. Но тут еще с какой стороны посмотреть, кто кого соблазнял. А вот воинских подвигов ему за четыре года пажеского служения так и не выпало. И в последнее дело прикрывать нас его не оставили. А тут такая оказия… Как ее упустить юному честолюбцу?
— Уговорил, речистый, — принял я наконец решение. — Отпустим сего благородного юношу, но не одного. Дадим ему в сопровождение опытного и прожженного жизнью стрелка. И самых резвых коней. По два на брата, чтобы могли менять лошадей на ходу, не переседлывая, а только перебрасывая седельные сумки. Так и скорость у них будет выше, чем у любых их преследователей.
Дон Саншо с этими доводами охотно согласился.
Поставили пацанчика пред наши светлые очи. Хотя чего там пацанчика — в четырнадцать лет тут уже все совершеннолетние, половозрелые и дееспособные. Таких тут не только в бой бросают, но и женят уже напропалую. У особо одаренных в этом возрасте уже свои дети есть.
Посвятили Лопеса по сокращенной программе в оруженосцы и пообещали в случае успеха его безнадежного предприятия обязательно посвятить в рыцари, точнее — в кабальеро. Не в обиходе тут немецкий термин «риттер»[77].
Как у него вспыхнули при этом глаза — надо было видеть! Огорчился он только тем, что к нему приставили няньку — опытного конного стрелка из Беарна. Но против того резона, что молодому дворянину путешествовать хотя бы без одного слуги по местным дорогам неуместно, возразить ему было нечего, и он нехотя согласился.
— Они все там такие в Лойеле упертые, — констатировал дон Саншо поведение моего пажа, когда тот ушел собираться в дорогу. И добавил: — Баски… — Как будто этим словом все сказано.
Сержант к заданию подошел ответственно и выбрал пажу в сопровождающие надежного, на свой взгляд, человека. Лет тридцати пяти. С рожей такой продувной бестии, что я понял: мальчишка будет под надежным присмотром.
— Если вы, сир, разрешите ему по возвращению домой жениться, так он для вас в лепешку расшибется, — шепнул мне на ухо сержант.
Я пообещал. Лишняя морковка перед мордой ослика никогда еще не мешала успешному завершению любых дел. Тут главное — людей не «кидать», и в конце пути эту морковку исполнителю все же скармливать.
И до ручки допустил заранее мне благодарного воина — облобызать мои пальцы. Неприятное ощущение, неожиданно.
А вот то, что посвященных в эту миссию слишком много — мне было не по нутру. Я бы предпочел, чтобы об этом знали только я и курьеры. В крайнем случае еще дон Саншо. Но что сделано, того не воротить. Будем надеяться на отсутствие предателей в наших рядах. Все же феодализм на дворе, и присяга — еще не пустой звук. И в Бога люди пока еще искренне веруют. Пресловутый страх Божий имеют. По крайней мере, на уровне исполнителей.
Напоследок я устроил Иниго экзамен на предмет, куда он спрячет тайное письмо. Именно на себе, потому как лошадей и багажа своих он может по пути лишиться не по своей вине. И забраковал все им предложенные варианты.
Потом послали его это письмо прятать на себе в кустах, так чтобы никто этого не видел, а лучников по очереди обязали его обыскивать. Нашли все, кто искал, куда бы Лопес этот пергамент ни прятал. Даже подкладку сапог осмотрели. И каблуки.
Пришлось тайное письмо делать по размеру маленьким, плоским, без восковых печатей и прятать его под распоротую союзку в сапоге, которую потом стрелок аккуратно зашил. Это место никто не догадался осмотреть.
После чего решили, что курьер к подвигу готов, и разъехались без долгих прощаний.
Мы всей кавалькадой — тайком на запад.
Иниго со стрелком открыто, ни от кого не скрываясь, — на север.
Легенду курьеру особо выдумывать не стали, памятуя о том, что чем меньше лжи, тем меньше врать. А чем меньше врать, тем меньше путаться в показаниях. И соответственно забывать то, что раньше наврал. Молодой небогатый нобиль[78] из Басконии ищет места при дворе герцога Нормандского, куда и направляется. К чему имеет рекомендательное письмо от герцогского дома Кантабрии, на собственное натуральное имя, что характерно. С подлинной гербовой печатью дона Саншо. А посему весь свой груз им со стрелком пришлось забрать с собой, хотя это теоретически и уменьшало среднюю скорость их похода. Но иначе бы вызывало лишние подозрения. Мы даже шатер им отдали для достоверности.
Уезжал от нас де Лопес просто счастливый, с душой, поющей «о доблестях, о подвигах, о славе».
Мы же, оставшиеся, в отличие от него, топтали турский лес в поте морды и с разной степенью угрюмости.
В обед поели кулешика из незнакомых мне злаков с копченостями. Запили травяным чаем с остатками хлеба. Однако скудно питались господа рыцари и принцы. Охренеть как скудно. Чуть ли не казацкой саламатой.
Целый день через лес били ноги практически без остановок, форсируя многочисленные ручьи и пару узких лесных дорог, на которых даже две телеги не разъедутся. Обходя стороной редкие в этих местах деревушки, встали на ночевку в самой чащобе уже впотьмах.
На северо-запад пробиться нам не удалось, так как наскочили на лесорубов, которые охотно нам рассказали, что, если поедем дальше прорубленной ими просекой, уткнемся в шато барона де ла Вальер, помощника турского ловчего — графа де Монсоро, и что в посаде при этом замке есть вполне приличный постоялый двор папаши Гоше.
Если верить карте, то мы оказались где-то в семи лигах от столицы королевства франков — города Тура или в шести от шато Плесси-ле-Тур — резиденции короля Луи, по-латыни — Людовика, номер одиннадцатый, только несколько в сторону. То есть от Паука мы совсем не отдалились, несмотря на то, что интенсивно прошагали целый день по лесистой пересеченной местности практически без отдыха. И это было обидно.
Пришлось уходить от добродушных лесорубов в указанном ими направлении, чтобы не вызвать лишних подозрений и перетолков среди местного населения.
Отзывчивые люди эти лесорубы; хотя, попадись мы им в меньшинстве, тут еще бабушка надвое сказала, как бы мы разошлись. Вокруг такая глухомань, у нас с собой хорошие кони и куча ценных вещей напоказ, а нравы в этом веке простые до безобразия.
