Ну, значит, получи «не по согласию».
Дядя приостановил свой «гейзер остроумия» и заворожено посмотрел на свои штаны. Попытался заглянуть себе за спину. С такой, извиняюсь за выражение, конституцией, увидеть свой зад… Потом, напряжённо прислушиваясь к ощущениям, пощупал свою задницу. Потом посмотрел на меня. «…и лицо его неприятно изменилось». Оно-то и так-то… Не Ален Делон. Этот, конечно, тоже… «не пьёт одеколон». Но исключительно — из-за наличия отсутствия. И текст дядя забыл. «Членораздельный». Только рычит. Всё громче, всё «гейзернее». В смысле: гейзер снова заработал, но матом и слюнями.
Ну вот, так и знал: «оне-с побежали-с». Отводя правую руку для исполнения ритуального приветствия. «Оплеуха» называется. Я же только вчера об этом погрустил. А они — снова… Бегает дядя плохо — медленно. А вот падает хорошо — громко.
Я не стал пытаться перехватить правый рукав и «повести» противника, как сделал на посадниковом дворе со стражником. Просто пригнулся, ушёл в сторону и, уже пробегавшему мимо «остряку-гейзеристу», ткнул дрючком под носок правой ноги. «Бздынь» — не случился, случился — «ляп». Здоровенная туша ляпнулась в дорожную пыль. И немножко проехалась на брюхе, подметая эту пыль бородой. Дорога была довольно чистая, недавние дожди тут всё помыли. Но пыль уже есть. Вот что есть, то он и собирает.
Я одного не пойму: мне что, всю оставшуюся здесь жизнь вот так и ходить, постоянно роняя местных придурков? Только потому, что их манеры поведения не соответствую привычным для меня нормам общения между взрослыми мужчинами в 21 веке? Непрерывное дуракаваляние — утомляет. И не только — дурака. Ну, хорошо, здесь дорога глинистая, а была бы булыжная мостовая? Он же и побиться мог. Как-то… жалко дядю. Или самому «ванькой прикинуться»? Закосить под местного подростка? Кланяться издаля, принимать эти «отеческие» оплеухи… С благодарностью за уделённое моему воспитанию и просвещению время. Так себя же тоже жалко! И будет ещё жальче, если я немедленно отсюда не уберусь — дядя подниматься начал.
«Гейзерист» ворочался, елозил ножками, кряхтел и пытался принять вертикальное положение, выплёвывая пыль, сопли и названия различных атрибутов православного культа. Я уже говорил, что местные ругательства воспринимаю несколько… общефилософски. Но когда меня последовательно называют тремя разновидностями резных иконостасов, то я несколько… не понимаю. Это я такой красивый? Или буду таким… «резным»? Или в меня в пять рядов картинки вставлять будут?
Дядя, наконец, поднялся и снова устремился на меня. Никогда не занимался корридой. Или — тавромахией. Попадизм — это, прежде всего, самообразование. Пришло время заполнить и этот пробел в собственном тезаурусе. Пробуем.
— Торро, торро.
Эх, жаль мулеты нет. Кто не знает — это тряпка такая, чем тореадор бьёт быка по лицу. Оп-ля! Аккуратнее, Ванюша. У быка на арене ручонки не растопыриваются. А здесь, факеншит, бычара мне рукав оторвал. И завалился в канаву. И сопит там. Он там спать собрался?
— Дядя, ку-ку. Вылезай — ты мне ещё направление к кузнецам не показал. Куда-куда? А это где? Где-где? А у вас там что — кузнецы живут? Вообще-то, там не молотом кузнечным махать надо, а другим инструментом — от бога данным. Но если у вас не выросло…
Вылез. Собеседник-путеводитель. Вполне по классике:
«Из канавы вылезло что-то непонятное.
То ли змей зелёный, а то ли крокодил».
Хорошие лопухи в здешних придорожных канавах растут. Большие и зелёные. Сочные. На выходном темно-коричневом армяке смотрятся очень даже… камуфляжно.
«И красит вас трава, трава у дома,
Зелёная, как три рубля, трава».
Ё! А куда же тут убегать? Блин, да он же меня в тупик загнал! Ручки растопырил, согнулся, рычит. Сейчас он меня ка-ак… Никак. Тут между заборами проход есть. Я проскочил. И он, гадина, пролез. Ну, тогда извини, «бычий гейзер», дожидаться тебя не буду.
Я рванул вперёд, по этому узкому проходу между заборами, заросшему лопухами и крапивой. Дядя рванул за мной. «Рванул» — буквально. Проход был узок, он цеплялся за заборы выступающими частями тела. Дядина одёжка — трещала и рвалась. А что он сделал с повстречавшимся кустом репейника… Затоптал насмерть.
Через полсотни шагов проход закончился, и я оказался на самом краю обрыва. Дальше был небольшой, но довольно глубокий овраг. На дне которого четверо подростков били пятого. Мда… Как интересно здесь живут люди! Сегодня — «День физкультурника»? И, одновременно — стоматолога. Как они его по лицу… Пыхтение и ругательства за моей спиной заставили переключиться на более животрепещущее: поймает — убьёт.
«Где среди пампасов бегают бизоны.
Где над баобабами — закаты словно кровь.
Пёр мужик угрюмый, с мордою для зоны.
Пёр мужик, похожий на морковь».
«На морковь» — это не из-за формы. Зелёненький кудрявенький хвостик у него из задницы не торчит. Это цвет у него такой. На морде лица. А так-то он вполне нормально выглядит: такой тёмно-коричневый с зелёными вкраплениями. «Понос после запора» — сходная цветовая палитра.
«Прощай, во всех оврагах тропка вниз
Уводит в дальние края.
Прощай, мы расстаёмся под твой визг
Под синим небом бела дня.
Прощай, и ничего не обещай,
И ничего не говори…».
Особенно в столь неразборчивой ненормативной лексике. Хорошо летит. Как вражеский бронепоезд. А ведь я предупреждал — у меня и прошлая жизнь была. В которой я, правда, поезда под откос не пускал, но в оврагах — вырос. Мы там землянки рыли, картошку с огородов воровали и в костре пекли. Потом нашли ящик с боеприпасами. Термитки. И — тоже туда же, к картошке. Мда… Шумно было.
А между этими приключениями мы дрались. Двор на двор. Или — шобла на шоблу. Или — кодла на кодлу. До уровня шайки или банды — не доросли, не успели. А вот рукопашный бой на краю оврага «за сараями» — у меня отработан с детства. Есть там кое-какие простенькие тактические хитрости. Ну, чисто детские наблюдения. За полётом противника по косогору.
Задние заборы этих подворий, между которыми оказался спасительный для меня проход, выходят на край оврага. Но не висят над ним. Есть немножко узенького ровного пространства между обрывом и забором. А тропинка между заборами… она же утоптана, поэтому на ней травка не растёт, поэтому по ней водичка течёт. Поэтому она ниже своих краёв, на которых стоят заборы. Ну, я на этот край заскочил и к забору спиной прижался. А когда дядя добежал-выскочил — он оказался ниже меня. Упереться спиной в забор и дать пинка… В холку. «Стоячее бревно на корабле называется — мачта». Если к верхнему концу «стоячего бревна», не укреплённого растяжками, приложить горизонтальное усилие, то оно так и пойдёт. Верхним концом вперёд. Прямо вниз по тропиночке.
