осела под твердым нажимом самовластного председателя. У нее еще не было опыта борьбы за свою артельную демократию. Хуже того — многие из вчерашних единоличников простодушно полагали, что эта унылая служебная лямка — это и есть настоящий колхозный распорядок, что иного не бывает.
Зато отлично обжилась подле Петухова кучка зажиточных, попросту кулаков, которых председатель принял, дозволив предварительно распродать скот и богатый инвентарь. Они образовали вокруг председателя законодательную палату и управляли колхозной массой от имени шефа. Управляли так, что бедняк взвыл, а середняк, мухановский, тростниковский, Михайловский, федоровский середняк, тот, что раньше так охотно тянул руку за колхоз, стал потихоньку выписываться. Петухов делал вид, что не замечает отлива. Вместе с кулацким своим сенатом этот левейший колхозный администратор говорил об уходящих середняках как о ненужных лодырях
Казенщина в управлении скоро дала себя почувствовать. Никто не хотел работать на полную силу. Никто не тревожился, не боялся за посевы, за уборку, за использование машин. Хозяйство начало хиреть и разоряться».
«Твоя статья «Действующие лица», я ведь правильно цитирую? Кстати, тебе ее, Кольцов, тоже припомнят». «Моя, да, я ведь правду написал». «Вот именно, ты уловил тенденцию, именно этого тебе и не простили. Страна переходит к именно такому — командному стилю руководства, и от этого никуда не деться».
Парадокс заключался в том, что решение остаться в СССР и попытаться что-то в своей судьбе изменить мы с Кольцовым приняли единогласно. А вот ЧТО делать, чтобы ее изменить, оставалось совершенно непонятно. Дело в том, что моя судьба находилась в руках Сталина. Пока еще не всесильного вождя, пока еще человека, который только старался укрепиться на вершине власти, выращивая и продвигая преданную лично ему молодую партийную элиту. Правда, еще чуть-чуть, новая партийная бюрократия окрепнет и покажет свои зубки, столько крови выпьет из нашего многострадального народа (и я имею в виду весь советский народ, уточняю, если кто-то подумал по-другому)! И тут небольшой отпуск, как раз даст мне возможность этот самый план спасения разработать. Лично у меня, после анализа всего, что я знал о нашей с Мишей судьбе, сложилось впечатление, что Сталин не простил Кольцову Испанского провала. У вождя была такая черта — он давал своим соратникам сложные, даже сверхсложные задания и смотрел, кто и как справляется с ними. И в некоторых случаях не выполнить поручение было чревато. Тогда человеку вспоминали всё. И тут мои горькие мысли прервал телефонный звонок. Поднимаю трубку и бросаю в раздражении:
— Кольцов у аппарата!
— Минуточку, с вами будет говорить товарищ Сталин.
И через несколько секунд.
— Товарищ Кольцов! Добры вечер. Как ваше здоровье?
Этот голос не узнать невозможно. Неужели привычка вот так внезапно звонить разным людям по телефону уже появилась у вождя? Не припоминаю. Отвечаю, как можно бодрее.
— Товарищ Сталин, благодарю вас за заботу, чувствую себя намного лучше. Готов немедленно приступить к работе.
Последняя фраза показалась мне уместной. Уверен, что Сталин звонил мне с каким-то поручением.
— Не спешите, товарищ Кольцов. Есть мнение, что вам надо как следует подлечиться, поправить здоровье. Врачи утверждают, что вы переработались. Поэтому мы приняли решение отправить вас на лечение в санаторий. Ваше здоровье — это наше народное достояние. Постарайтесь его восстановить, товарищ Кольцов.
И в трубке задались губки отбоя. На том конце повесили трубку. Я остался стоять в комнате в своеобразном ступоре и никак не мог понять, что это было.
Подмосковье. Марфино. Дом отдыха «Красный лётчик»
4 февраля 1932 года
В ту ночь я так и не заснул. Был взволнован. Честное слово. Блин, Миша, ну что ты, как маленький… А я именно как маленький. Вот так, ни с того, ни с сего… Прикоснулся, можно сказать, сподобился. Кроме того, мне надо было завершить разговор с Кольцовым. Конечно, мне ведь не нужно реальное раздвоение личности, мне нужно, чтобы Михаил мне помогал, и не вмешался в какой-то ненужный момент.
«А что насчет фабрик? Разве они не принадлежат рабочим? Ими управляют рабочие коллективы». «Ага, только без профессионалов-управленцев, у нас их называют на англицкий манер, менеджерами, так вот без оных заводов управляются откровенно плохо, производительность труда крайне низкая. А процент брака, знаешь, какой реальный процент брака на новых предприятиях? Доходит до восьмидесяти процентов, а шестьдесят процентов — это уже очень хороший показатель. Очень!». «Что за херня, Миша, откуда у тебя эти данные?» «Они не у меня, Кольцов, Ты Мехлиса знаешь? Так вот, он с Землячкой, её ты тоже знаешь, надеюсь, проведут они проверки от комиссии партийного контроля незадолго до войны. Вот тогда за головы и похватаются». «И что? Ничего сделать нельзя?». «А что завещал великий Ленин? Учиться, учиться и ещё раз учиться! А у нас всюду в руководителях неучи. Знаешь, за что я Сталина больше всего уважаю? За то, что он умел учиться и делал это постоянно. От него останется библиотека с сотнями томов, исписанных его пометками. И великая страна, с атомной бомбой, победившая в самой страшной войне. А похоронят его в заштопанных носках». «А у нас толковый руководитель — редкость. Ну а потом получится, что рабочим всё равно ничего от предприятий не достанется. Выведут новый тип руководителя: советская номенклатура называется. Профессиональные управленцы. Вот только, если дело завалил, то тебя с одного тёплого места переведут на другое, но из обоймы ты не выпадешь. А чтобы наказать, то это вообще». «Почему?» «Хотел бы ответить, что по кочану, так ты еще и обидишься. Ладно, потому что запретят органам разрабатывать руководителей, в первую очередь, партийных. И образуется новая каста неприкасаемых, этакая рабоче-крестьянская аристократия». «Нежданчик». «Ну вот, хоть не пускай тебя, Кольцов, в мою память, нахватался слов-паразитов из моего времени, ты это, прекращай, что позволено попаданцу, то хроноаборигену зась!» «Вот сейчас точно обижусь». «В общем так, Миша, я что тебе сказал, что образовалась рабоче-крестьянская аристократия. А про психологию феллахскую помнишь? Помнишь, у тебя пока что с памятью всё в порядке. У тебя с совестью Миша, не всё в порядке». «Ты это чего?» «Стоп, мыслю закончу, потом тебе кое-что объясню. Так вот, такой профессиональный директор завода-гиганта ездит по миру, договора заключает, смотрит на западную жизнь, и видит, что живёт хуже мелкого инженеришки у капиталиста». «Ему что, таких инженеров специально подбрасывают?» «Да нет, уровень жизни у себя они реально подняли, за счет того, что ограбили колонии. Но у нашего директора появилась мысля. Что если
