Двери, однако, открывать не спешил. Покойный рейхсминистр Геббельс специально приказал навесить тяжелые и тугие, чтобы просто так не войти. Посетитель, прежде чем предстать перед начальством, обязан прочувствовать. Секретарь тяжко вздохнув, потянул за аляповатую бронзовую ручку. Сочувствовать бывший унтер-офицер не стал. Взялся — служи!
В кабинете расписной потолок, лепнина, стол, за которым взводу не тесно, столы поменьше, ковровая дорожка…
— Сервус!
Поздоровался громко и четко, как и положено перед старшими по званию. Даже каблуками прищелкнул, вспомнив фельдфебельскую науку.
— Сервус! — вялым эхом откликнулся сидевший во главе стола Шейх. — Падай куда-нибудь.
Тот, что пристроился за столиком в дальнем углу, ответить не соизволил, только засопел громко. В отличие от Шейха, в форме даже с каким-то орденом у самого горла. Впрочем, не каким-то, Pour le Mérite каждый фронтовик узнает.
Бывший унтер-офицер усмехнулся.
— Здравия желаю, господин капитан!
Сопение стало громче, кавалер отвернулся, сделав вид, будто не слышит. Доктор Фест не обиделся. Пусть его!
— Садись! — поторопил Шейх. — Герман специально из-за тебя приехал.
Гость оценил и устроился за столом. Поискав глазами пепельницу, вспомнил, что партайгеноссе Рудольф Гесс, ныне рейхсминистр пропаганды, сам не курит и всем прочим не дозволяет.
— Так вот, Иоганн, нам доложили, что ты был в отряде, сопровождавшем бывшего… То есть, Генриха Гиммлера. Тебя там видели, и в Берлине, и в Бад-Тёльце.
— Карьеру в СС решил сделать? — грянуло из-за столика. — Припоздал слегка, умник! Знаешь, что о тебе рассказывают?
Доктор Фест поглядел на гневного капитана. Собственно, в 1919-м, когда они познакомились, Герман Геринг капитаном не был, однако настоятельно просил титуловать его именно так. Звание, мол, присвоили, только документ еще не пришел. Таким он был, таким и остался. А вот выглядел бывший капитан скверно. Они не виделись с середины 1920-х, Герман и тогда был уже толстым, но теперь еще больше разбух, едва помещаясь за столом. На мундире, ближе к подмышкам, пятна от пота, и на лице пот, а еще… Неужели косметика? Кажется, да.
— Говорят, ты для него, для Гиммлера, Дьявола вызывал, — негромко проговорил Рудольф Гесс. — Правда?
И как ответить? Не хотел, да смертью грозили, каюсь, исповедуюсь, в кирху на коленях поползу. Mea culpa, mea maxima culpa! [63]
— С Гиммлером не разговаривал. По настоятельному требованию бригадефюрера Олендорфа провел обряд эвокации. Жить, знаете ли, хотелось. Обещали пристрелить и даже показали, как это делается.
В кабинете повисла тяжелая вязкая тишина. Наконец, Геринг мотнул головой.
— Чушь какая! Нет, что пристрелить обещали, верю, но… Кто к тебе явился?
— А ты действительно желаешь знать?
Бывший капитан не ответил, заговорил Шейх.
— Значит, подтверждаешь… Фюреру именно так и доложили, но он решил проверить. Если это правда…
Тяжелый кулак Геринга врезался в стол.
— Verdammte Scheisse! Национал-социалист не может заниматься подобной гадостью. Это позорит партию, позорит движение. Что о нас скажут? Гиммлер снюхался с дьяволом, значит, и все мы тоже? Представляю, как завопит вся эта продажная еврейская шушера!
Доктор Фест хотел сказать, что Олендорф хитер, а Гиммлер еще хитрее. Обряд нужен для отвода глаз, чтобы говорили о нем, а не о чем-то более важном. Не успел, Рудольф Гесс встал, шагнул ближе.
— Пойдем, Иоганн, провожу. Нам с Германом надо прикинуть, как из этого всего выкручиваться.
Уже перед дверью рейхсминистр оглянулся и зашептал в самое ухо.
— Государственную тайную полицию расформировали, новую службу возглавит Рудольф Дильс, он, ты знаешь, человек Германа. Мы ему скажем, и от тебя отстанут, по крайней мере, на время.
Следовало поблагодарить, все-таки Шейх молодец. Но странная мысль заставила замереть на месте. Во главе нового гестапо Дильс, не Харальд Пейпер?
И тут пришел настоящий страх. Тайная полиция и Пейпер? Харальд Пейпер, начальник штаба Германского сопротивления? Что за бред, как такое вообще могло прийти в голову? Да-а, меньше дьявола нужно поминать!
Чушь, чушь, чушь!..
6
Ингрид покачала головой.
— Дева Соланж! Чудеса порой случаются. Менее всего ожидала увидеть вас, тем более сегодня, но… Заходите!
В первую секунду Соль не узнала баронессу. Вроде бы она и есть, Ингрид фон Ашберг-Лаутеншлагер, и прическа ее, и даже легкое домашнее платье. Только лицо совсем иное, даже не лицо, восковая маска. Губы двигаются, а глаза живут своей жизнью. Что в них? Боль? Растерянность? Страх?
На этот раз в окно влетать не пришлось, такси доставило точно к месту, пусть и не центр, но район вполне престижный, с чистыми улицами и бдительными шуцманами. Бояться нечего, во внутреннем кармане вполне приличного пальто справка с фиолетовой печатью. Уроженка города Буэнос-Айрес (Аргентина) Зофи Ган только что перевелась в гимназию имени Адольфа Дистервега, выдано временно до получения постоянного ученического билета.
Баронессе тоже бояться ни к чему. Не скрывается, работает в своем Обществе немецкого средневековья.
— Пройдемте на кухню, сегодня курю, как паровоз, не хочу квартиру задымлять.
Соль молча избавилась от верхней одежды и проследовала, куда велено. Пепельница полна окурков, форточка открыта настежь, но воздух все равно можно резать ножом. Хозяйка открыла лежавшую на столе сигаретницу, щелкнула зажигалкой.
— Мне полагается вежливо вас расспрашивать, кивать и улыбаться. Потом, чуть позже, сейчас не могу. Вы уже поняли, у нас беда.
Воткнула сигарету в пепельницу, шевельнула белыми губами.
— Харальд Пейпер погиб.
Соль, не удержавшись на ногах, опустилась на стул. Ингрид схватила новую
