Молодец! Наши тебе в каптерке костюмчик подобрали и пальто, чтобы первый же патруль не забрал. Меня, кстати, перевести обещают, но не в кацет, а на «кайзерову дачу». Отсижусь, пока тут штормит.
Механик Иоганн Вайс кивнул с пониманием. Его-то, Землеройку, пусть и рецидивиста, загребли, считай, за пустяк, отловив в заброшенном туннеле метро. Майсель же свой срок и немалый получил по суду. На свободу не выйти, зато отсидеться в тихом месте самое время.
Штормит, ох, штормит!
* * *
Последние две недели Бухенвальд, город Солнца, жил как на вулкане. Что коменданта снимут, поговаривали уже давно, причем и заключенные, и охрана. Слишком уж зарвался, в три горла свое и чужое глотает. Начали однако не с него, а с двух заместителей, потом принялись шерстить охрану. Но все это померкло перед главной новостью: лагеря выводят из подчинения СС, охранять их теперь станет не Тотенкопф, а обычные тюремные «два сбоку». «Мертвоголовые», разом потеряв былую прыть, бродили словно, поднятые некромантом мертвецы. Это же теперь работу искать придется! Ужас, кошмар, Армагеддон!..
Винкели, что зеленые, что красные, посмеивались в кулак. Был еще повод для радости — пришли очередные списки на освобождение. По очень странному стечению обстоятельств в них оказались прежде всего те, что лично наблюдали учиненные начальством безобразия и даже лично участвовали в них. Работавших на стройках, снабженцев и тех, что при транспорте, выгоняли на свободу первыми. Слишком уж нагрешивших, вроде рецидивиста Майселя, старались убрать с глаз подальше куда-нибудь за прочные стены.
Иоганну Вайсу повезло. Свобода! Можно сбросить ненавистный бушлат с номером на груди, шагнуть за чугунные ворота с надписью «Каждому — свое», даже не оглядываясь на охрану, и вспомнить строчки поэта совсем иных времен:
Когда избрал ты верный путь, Судьёй тебе лишь совесть будь!
Только откуда рецидивисту Шпицмаусу знать стихи Ганса Сакса?
— Р-руки назад! — рявкнул роттенфюрер-эсэсман, — Па-а-ашел!
И шепотом, легким ветерком:
— Приезжай, Вайс! Договоримся, честное слово. С бумагами тесть поможет, чистые тебе выправит. Приезжай, не пожалеешь!..
Шпицмаус-Землеройка тяжело вздохнул. Еще и этот! Чует «мертвоголовый», что пора ноги делать, иначе самому за проволоку загреметь легко. Но и голодать не желает, потому и вербует механика из лагерного гаража. Вайс на хорошем счету, сам Форстер Три Колеса парня нахваливает, так почему бы и не открыть собственную автомастерскую? Иоганн Вайс — рабочая сила, роттенфюрер, пусть и бывший, при нем по-прежнему конвойным.
Вчера весь вечер эсэсовец, службу забыв, водил Вайса по Бухенвальду. Заместителю председателя подпольного интернационального комитета камраду Нестору требовалось срочно передать дела. Роттенфюрер старался смотреть в сторону, делая вид, что так и надо. Очень уж хотел «мертвоголовый» собственную автомастерскую!
— Ладно! — смилостивился Вайс. — Может, и заеду.
Чистые документы? Почему бы нет?
* * *
Освобожденных встречали сразу за воротами. В основном, конечно, «зеленых», у этих такая встреча — давний обычай. Но и «красных» не забывали, не настоящих нелегалов, которых никто освобождать не собирался, а случайную публику, попавшую сюда за анекдот или высказанные вслух сомнения в гениальности районного крайсляйтера. Авто выстроились ровной линией, где-то уже открывали шампанское, плакала девочка, повиснув на шее худого изможденного мужчины.
Иоганн Вайс по сторонам не смотрел. Его не встретят, некому. Те, которых он оставил в берлинском подземелье, давно мертвы. Надо идти на остановку автобуса, денег хватит как раз на билет до Берлина. Все, что удалось скопить в гараже, ушло на костюм и пальто. Надеть то, в чем его взяли, не решился бы последний нищий.
Ничего, на свободе можно и поголодать!
Он сделал несколько шагов в сторону близкого шоссе, когда услыхал негромкое.
— Ну, здравствуй. Мэкки-нож!
Обернулся, не поверив своим глазам, но все-таки ответил:
— И вам не болеть пани подпоручник!
— Поручник, — поправила она, подходя ближе. — Знаешь, комиссарчик, когда я тебя в тот раз увидела, настолько разозлилась, что даже в больнице говорила только по-немецки.
Сжала губы и выдохнула тихо-тихо:
— Спасибо!
Вспомнились горящие самолеты в Логойске, веревки на запястьях, сигаретный дым в лицо.
Крик не слышен, плач излишен, Пуля в спину — будь здоров. Фирма «Мэкхит» марку держит. Больше дела, меньше слов.
Перед тем как открыть дверцу синего «опель-кадета», Агнешка Волосевич улыбнулась.
— Нет, я не поменяла место службы. Муж попросил. Есть, говорит, такой камрад Нестор, помочь надо хорошему человеку. Почему бы и нет? Рассказать бы тебе, комиссарчик, как мы с будущим мужем познакомились!
Замполитрука Александр Белов усмехнулся в ответ.
— Тесен мир! Может, когда-нибудь и расскажешь.
Холодный осенний ветер зашумел, ударил в лицо. Стая черных птиц кружила над Бухенвальдом.
Рвутся люди выйти в люди, Кто сорвется, тех не жаль. Вот правдивое преданье — Трехгрошовая мораль.
