— Все его знают, — не унимался Рашит. — Суранов. В село приходит – важный человек! Вот так идет.
Растопырил локти, словно несет подмышкой бочонок. Задрал подбородок, презрительно выпятил нижнюю губу. Поневоле представишь себе этого важного человека.
— Другие глупые урусы вот так его встречают, — ссутулился, опустил голову, подобострастно поклонился. — Суранов мех вот так купцу кидает. Порох берет, капкан железный берет. Муку еще. Бабы смотрят – глаза блестят. Важный господин. В лесу хозяин. Лесного Старца – не боится.
Ильяз одним движением ноги высвободил сапог из стремени, и, выбрав прежде самый пушистый сугроб, вывалился с седла. Должно быть – от смеха.
— Там деревья не растут, и склон из камня, — вздохнув и закатив глаза, стал объяснять причину веселья Рашит. — Ветер дует, холод несет. Зверь это место не любит и рыба не любит. Даже бурундук умнее Суранова. Даже бурундук знает о жилы урын.
— Теплое место, — снова перевел один из казаков.
— Сопка с этой стороны – ветер не дует. Пихта растет – много дров. В ручье рыба жирная – руками ловить можно. Суранов – важный такой… — локти в стороны. — Но дурень.
Теперь засмеялись и бородатые казаки. Да и я, когда дошел комизм ситуации. Между лысой прогалиной на склоне сопки, выбранной для зимовья "важным" Сурановым, и уютным распадком, где мы остановились на ночлег – версты две. Но, судя по рассказу туземца, микроклимат этих двух мест отличается кардинально.
— Завтра река кончится. Перевал будет, — татары, убедившись, что я веду себя "как все" и не корчу из себя начальника, полностью отбросили чинопочитание. — Потом вниз пойдем. Скоро и на дорогу выедем. Черные камни как начали из земли выкапывать – просеку рубили. Дальше сами ехайте. Я от дыма горючего камня чихаю.
Я не спрашивал, намерены ли были Ильяз с Рашитом вернуться тем же путем. Не просил и не наказывал держать язык за зубами о том, куда именно я решил дальше двинуть. Это было оговорено еще до отправления из Калтайской. И единственное, о чем раздумывал, глядя на сидящих напротив, через костер, инородцев – так это о том, что вновь, с каждым новым маршрутом по необъятному своему краю, открываю что-то новое. Прежде неизвестное. Какой-то чудесный, скрытый, и не донесенный в рассказах предков, аспект жизни сибиряков.
Конечно, я и раньше знал, что казаки и прочие сибирские старожилы недолюбливают переселенцев. И не считал это чем-то странным. По-моему, так это и вовсе нормально, когда, привыкшие к устоявшимся взаимоотношениям и традициям люди, относятся с недоверием к чему-то новому. Даже если это новое – давно забытое старое, как в случае с "рассейскими" семьями, рискнувшими преодолеть тысячи километров в погоне за волей. Разве сами эти старожилы, сами казаки, когда-то давно, сделали не тоже самое? Разве сумели бы они завоевать, раздвинуть границы племен, зубами выгрызть жизненное пространство, если бы не несли в сердце мечту?
Логично, что и большая часть туземцев не в восторге от грубого вмешательства пришлых. Отсюда и эти насмешки над неуклюжими попытками русских покорить дикие холмы северных отрогов Салаира.
Тем не менее, татары легко ужились с казаками. По большому счету, и в одежде, и в снаряжении, и в технологиях обустройства ночлега инородцы мало чем отличались от антоновских бородачей. Вот это уже было новым для меня. Вот это поражало больше всего. И я даже укорял себя за то, что прежде никакого внимания не обращал на жизнь и нужды коренного населения края. Пара строк в отчете, в графе "инородцы", на деле обернулись целым народом, пытающимся найти свое место в изменившемся мире.
Перед сном развернул изрядно уже потрепанную карту. Жаль, нет ламинатора – скоро придется добывать новую копию Генеральной Карты губернии и переносить свои отметки.
В свете костра рисованное карандашом видно плохо. Кое-как рассмотрел тонкую серую ниточку – будущую трассу моей железной дороги от Томска до Судженки. Именно об этой дороге говорил проводник, именно по этой просеке сейчас пока возили в Томск уголь и кокс в коробах. Значит, еще два дневных перехода, и пропавший на Московском тракте беглый экс-губернатор, появится на людях вновь.
Ничуть не боялся оказаться узнанным. Одет и вооружен я был совершенно однотипно с казаками. Мой несколько более высокий статус выдавал только редкий и дорогой английский револьвер, так и то – нужно хорошо разбираться в оружии, чтоб это понять. Правда, мои провожатые носили бороды, а я только в татарской станице перестал бриться. За три дня выросло что-то, еще не борода, но уже и не щетина. Тем не менее, я надеялся, что оставшегося до выхода в обитаемые места времени будет довольно, чтоб заросли на подбородке все-таки пришли в соответствие с представлениями местных о внешнем виде казаков.
В крайнем случае, как мне казалось, всегда можно было замотать лицо башлыком. А там – оно все-таки все равно отрастет. Если верить моим картам, от того места, где мы должны были выйти на просеку, до Судженских угольных копей – по меньшей мере пятьдесят верст. Путь не на один день.
Тугояковка исчезла под обледенелыми камнями, и вместе с ручьем, руслом которого вы пользовались вместо дороги, завершился самый протяженный этап моего броска через тайгу.
К истоку вышли сразу после обеда. Но сходу штурмовать заросший диким лесом и заваленный снегом перевал не стали. Проводники предпочитали все делать размеренно, без рывков и героизма. И я с ними не спорил. Во-первых, мы не на войне, где от скорости этого рейда могли бы зависеть чьи-то жизни. А во-вторых, я никуда не торопился. Письма отправлены и раньше чем через месяц ответа ждать глупо. Пара лишних дней в пути ничего в моей жизни изменить не могли.
А быть может, я просто, не заметив как, вжился уже в этот мир. Смирился с его неторопливостью и философским отношением к событиям вокруг.
— Хотел посоветоваться с тобой о собаках, — усаживаясь рядом с Рашитом, начал я, когда лагерь был разбит, и над костром повис котелок. — Обещал одному… важному человеку несколько щенков. Он заядлый охотник, но наших лаек не знает.
— Тогда зачем ему щенки? — удивился татарин. — Разве он сумеет их правильно натаскать?
— Ему служат люди, разбирающиеся в охотничьих псах.
— Ха. Тогда почему у него еще нет хороших собак? — разулыбался проводник. — Или этот твой господин такой же, как тот Суранов?
Снова нос кверху, локти в стороны – поза надменного, но глупого человека.
— Он, этот господин, живет так далеко, что там и не знали прежде о наших лайках, — попытался оправдать я царя и его егерей.
— Так далеко?
— Четыре тысячи верст, — кивнул я. — Я чуть не месяц ехал.
