— Это много?
— Это очень прилично. Один двойной империал равен примерно… Как тебе объяснить… Ну, на привычные тебе деньги примерно долларов триста. У нас по два на рыло. Шесть сотен — твоя зарплата этак мало что не за квартал.
— Так много дали?
— Нет, так мало родная «Скорая» платит. А где медик на свою зарплату прожить может? Из всех, кого я на нашей станции знаю, от силы десяток человек, попав сюда., в деньгах потеряли. Правда, кое-кто у себя дома деньгами вовсе не пользовался, но это разговор особый.
Я проглотил просившийся на язык вопрос: есть ли в мире, откуда прибыла мышедоктор, деньги. Полез в другой карман вынуть снятые от греха подальше перед вызовом часы и наткнулся на непонятный предмет. Извлёк. Да это же бляха, подаренная нам главарём разбойников! Ну-ка, посмотрим.
Тяжёленькая жёлтая штуковина в форме щита. Явно золотая. Сзади винт с закруткой — прикреплять к одежде. Какая-то награда? На лицевой стороне изображение раскрытой ладони. На ладони — шестиконечный крест, изрядно смахивающий на кладбищенский, только коротенькая нижняя перекладина не наклонная, а прямая. Ниже стилизованное изображение скальпеля, на лезвии выгравировано «СВ 4» и в самом низу — «ПС СМП 13».
Люси и Нилыч охнули восхищённо-испуганно:
— Ох и наглы же разбойнички! Надо же, не побоялись!
— Что такое?
— Шура, это уникальная вещь. Ты держишь в руках бригадный жетон Потерянной подстанции. Да не просто бригадный — личный жетон старшего врача смены. Как он к бандитам попал — ума не приложу. С Потерянной подстанцией вступать в конфликт все боятся, даже разбойники и нелюди. Так что грабёж исключён.
— Не понимаю. Я за неполные сутки уже третий раз слышу о Потерянной подстанции. Что же это всё-таки такое?
Люси и Нилыч стали переглядываться и озираться, будто подозревали о наличии вражьих шпионов в нашей машине. Наконец мышка решилась:
— Ладно, слушай. Но учти, даже разговоры на такую тему опасны. Видишь ли, система медицинского обслуживания этого мира не всегда выглядела так, как сейчас.
Когда-то, не столь уж и давно, тут была разветвлённая сеть поликлиник и диспансеров. А «Скорая помощь» имела почти два десятка филиалов в разных секторах. Шли даже разговоры о том, чтобы каждый сектор имел свою подстанцию. В условиях здешней странной географии это было бы вполне разумно. Кстати, и на работу тогда нанимались добровольно. Потом что-то случилось. Так и непонятно, что именно, но всё начало сворачиваться. Сперва исчезли амбулаторные учреждения, а затем и подстанции стали сокращать одну за одной, а персонал переводить на Центр. Тогда и родилась сегодняшняя система бессменного дежурства, так как народ начал дезертировать пачками — по секторам-то обжились, домами, семьями обзавелись многие, а в местных диковинных условиях, всю жизнь проводя на колёсах, можно ни разу рядом с домом не проехать. Кто ж захочет оставаться на такой собачьей работе? Вот и начали сюда на «Скорую» не приглашать, а затаскивать. Как нас с тобой.
— И тебя?
— И меня… Слушай дальше. Многие старожилы с подстанций до сих пор работают. Нилыч, например, с шестой. Выселки как раз входили в их зону обслуживания, я не путаю, Нилыч?
— Не путаешь, Люся. Там, верстах в десяти, до сих пор брошенное здание стоит. Машины пустые на площадке ржавеют… Проезжал я там пару раз, всё бурьяном зарастает.
— А дальше?
— Дальше вот что. Когда оставшийся персонал начали на Центр эвакуировать, одну подстанцию потеряли. Тринадцатая находилась в лесном секторе, а в Лес, как ты знаешь, не особенно-то сунешься. На запросы с Центра они сперва отвечали, что эвакуироваться не намерены, потом и вовсе отвечать перестали. Попытались организовать поиск с вертолётов — у нас есть два. Искали-искали, ничего не нашли. Подстанция как сквозь землю провалилась. Дорога туда хорошая была, безо всяких вертолётов легко доехать можно было, так сгинула дорога, словно и не прокладывали её. Начальство посуетилось-посуетилось, крыльями похлопало-похлопало да и отступилось. Решили, что без снабжения и финансирования сами вымрут. А они живы до сих пор и работают.
— Что ж страху вокруг них столько? Работают себе, ну и на здоровье. Нам вызовов меньше.
— Ну, то, что я тебе до сих пор рассказывала, более-менее достоверно. Если и соврала, то немного. Кто пришёл с филиалов, об этом периоде нет-нет да обмолвится. А вот дальше сплошные легенды начинаются.
Говорят, что там работают медики высочайшей квалификации. Нет задачи, которая бы поставила их в тупик. Только со всеми, кому они оказывали помощь, потом происходили какие-то страшные несчастья. Кто с ума сходил, кто погибал лютой смертью, кто самоубийством кончал. Эмблема у них теперь другая, — Люси кивнула в сторону жетона, — видишь, крест-то как на кладбище. Рассказывают, бывало так: попала наша бригада в острую ситуацию. Нужно спецов вызывать кардиологов там или реанимацию, не справиться самим. А возможности вызвать нет. И тут появляются эти — в самый нужный момент. Лечат быстро, грамотно, аппаратура у них, какой мы и не видывали. То же и у населения. Стряслось что-то серьёзное — жди тринадцатую подстанцию. Не хуже воронов беду чуют. А от их помощи одни слёзы потом…
Говорят, они себе наших ребят на работу вербуют. А ещё есть слухи, что кое-кого из тех, кто на том свете давно, в составе их бригад видели…
В общем, тема эта как бы запретная. Про Потерянную подстанцию даже шёпотом стараются не поминать… Но вот откуда у лесных братков жетон их старшего врача? Tы, Шура, эту штучку храни получше да не показывай никому. Не могу тебе объяснить, только у меня предчувствие, что может она когда-нибудь крепенько пригодиться… Всё, базары кончили. Дурдом на горизонте.
Нилыч припарковал машину около нарядного бревенчатого домика с высоким резным крылечком. На столбике крыльца висела эмалированная табличка «Приёмный покой». Множество подобных домиков было разбросано по тенистому парку со скамеечками для отдыха в живописных местечках. Кое-где я заметил решётки на окнах и огороженные высокой металлической сеткой площадки для прогулок. Буйные отделения. Нарядно, уютно вокруг. Жужжат над пышными клумбами насекомые. Жёлтый песок дорожек манит в укромные уголки. Дармовой рабочей силы в психиатрических лечебницах не то что в достатке-в избытке.
Дверь распахнула толстая санитарка в нечистом халате, так знакомо ворча:
— Возют всё, возют. День возют, ночь возют, не уймутся никак. Когда ж конец-то этому будет?
— А на том свете, — весело откликнулась Люси, выглянув из окна, — вот помрём, и всему конец. Шура, сдавай больную.
