Ознакомительная версия.
Свободной рукой Петя взял Жаннету за плечо, поворачивая к себе. Девушка послушно переступила, вторая рука уперлась Пете в грудь… Сердце опять перевернулось. Петя подался вперед, ощутил запах духов и тот восхитительный запах молодой здоровой женщины, который волнует сильнее любых цветочных ароматов. Губы его уткнулись куда-то под ухом, потом сунулись в локон на виске…
Жаннета что-то сказала… тихо-тихо. Петя не понял слов этого чужого языка, а девушка уже вела его, вела… Петя старался не шуметь, подчиняясь ее ласковым, легким движениям. Так, в полной темноте, он прошел в дверь и оказался в комнате, ушибившись ногой о кровать. Жаннета встала вплотную к нему, что-то совсем тихо говорила. В потоке булькающих, незнакомых звуков прозвучало «ламур», но не в том дело… важнее оказалась интонация горловых тихих слов. Петя обнял Жаннету за плечи… Нет, не так! Он обнял девушку, прижимая к себе, нашел мягкие ласковые губы. Петя сам понимал, что неуклюж, он старался сдерживать себя. Жаннета обняла его так же – обеими руками, положив на спину маленькие крепкие ладошки. Кровь бешено стучала в голове, сердце колотилось, оно стало размером с подушку.
Рука Пети как бы сама собой опустилась ниже, и парень содрогнулся, ощутив ладонью маленький крепкий задок. Ягодица сократилась, и Петя почувствовал, как надуваются вены на его шее. А у нее?! Он нашел губами бьющуюся вену, ниже уха, замер. Жаннета что-то тихо сказала… еле слышно. Помня, какая слышимость в этих французских домах, стараясь быть как можно тише, Петя провел руками по телу Жаннеты, остановившись на бедрах.
Девушка сделала пару шагов назад, увлекая Петю за собой. Она словно танцевала; по звуку шагов парень понял, что девушка босиком. Ему захотелось снять с себя рубашку, но еще больше – трогать и трогать Жаннету. Девушка вдруг замотала головой, волосы разлетелись, создавая ароматный ветерок. Петя остановился, разжал руки, и Жаннета зашуршала, отчего в комнатке стало намного больше ветра. «Снимает платье!» – понял он. Еще сильнее запахло ее телом. Жаннета присела, сетка кровати мягко скрипнула. А Жаннета, сидя перед Петей в одной рубашке, снова обняла его, расстегнула, стала трогать губами живот. Рывками срывая рубашку, Петя взялся было за брючный ремень… Жаннета уже расстегнула его.
Освобождаясь от одежды, Петя опрокинул подругу на ее собственную кровать. Инстинкт заставил его не навалиться всем телом, а держаться на согнутой руке. Теперь он чувствовал своим телом грудь, живот, бока девушки, ее ноги, трогал губами лицо, шею, плечи в вырезе. Свободной рукой Петя захватил тонкую ткань, стал поднимать ее вверх. Девушка приподнималась, помогала, что-то шепча ему в ухо. Петя ощутил ее бедро и замер, почувствовав под пальцами курчавые упругие волоски.
Все чуть не кончилось в тот момент, когда пальцы Жаннеты легли на член Пети. Быстро, ловко девушка помогла ему найти все, что необходимо, сама двинула тазом вперед, с тихим стоном. Руки Жаннеты словно порхали по его телу, губы познавали Петино лицо, шею, плечи. Только вздохи и тихие стоны прерывали работу ее губ.
Вот ладонь легла на ягодицы, уверенно их раздвинула, палец мягко вошел сзади… Петя едва сдержал крик: он словно весь превратился в напряженную струю, ударившую внутрь Жаннеты. В Пете словно бы происходили беззвучные, мягкие взрывы, один за другим. Тело опустошалось в судорогах, от которых темнело в глазах. Беззвучно рыча, он прижимал девушку к кровати, сетка жалобно пела под ними. Жаннета крупно дрожала, что-то возбужденно бормоча.
Петя не стал выходить из нее, расслабленно повернулся на бок, увлекая подругу за собой. Так они лежали – расслабленные, устало-счастливые. Каким-то звериным чутьем Петя почувствовал: девушка улыбается. Она приникла к Пете, что-то жарко шепча ему в ухо.
Сейчас, остановившись, Петя вдруг вспомнил и заулыбался: еще мальчиком, лет в четырнадцать, он считал совершенно невероятным одно из описаний Александра Дюма – где Д`Артаньян проводит с Миледи ночь за ночью, а она и понятия не имеет, что это – не ее возлюбленный, что это совершенно другой человек.
Но в комнате было ТАК темно, что Петя и впрямь не видел даже очертаний лица – почти вплотную с его собственным лицом. Правда, хоть сравнивать Пете было не с кем, но он был совершенно уверен – спутать с кем-то Жаннету он не смог бы… и поведение, и запах девушки совсем особенные… наверное, у всех особенные, критично подумалось Пете.
Петя стал ласкать подругу; напряженное возбуждение спало, бешеная страсть сама собой перешла в тихую нежность. Молодые люди лежали, целуя и гладя друг друга. Петя трогал, прижимал, гладил плечи, шею, грудь, завитки волос на затылке и висках. Когда пальцы коснулись улыбчивых губ, Жаннета схватила палец, втянула в себя, стала сосать, как младенец.
А ведь пора… Оказалось, память о лежащих на столе документах вовсе никуда не ушла из мозга Пети. Не успев разрядиться, Петя почувствовал: его тянет в кабинет с такой же силой, как только что тянуло сюда.
Парень начал вставать. Жаннета напряглась, пыталась притянуть его к себе.
– Нет-нет, – забормотал ей в ухо Петя. – Нет, мне пора… надо работать…
В кромешной темноте Петя даже не мог показать жестами, как он будет читать. Жаннета замотала головой, душистый вихрь ее волос заставлял кружиться голову. А Петя тоже замотал головой, потянул за собой девушку. Теперь Жаннета опять сидела на кровати. В кромешной тьме ее руки двигались по телу Пети… Парню показалось, они стали двигаться как-то недоумевающе.
Быстро одевшись, Петя потащил девушку за собой: должен же он был объяснить ей, для чего приходится ее оставить?!
После кромешной темноты комнаты даже в коридоре казалось светло: из кабинета сочился слабый отсвет лампы. Жаннета вдруг вырвалась, убежала. Петя шагнул обратно в комнату, и напрасно: Жаннета просто надела платье. Увлекая за собой подругу, Петя вошел в кабинет. Вальтер даже не поднял головы, только помахал Пете рукой. При виде Жаннеты глаза у него весело округлились.
– Вальтер… Ты не мог бы ей перевести, что мне необходимо работать?
Вальтер усмехался, переводя. Жаннета ответила целой серией певучих французских фраз. Девушка вдруг крепко обняла Петю, поцеловала в губы, убежала, что-то бросив на прощание.
– Я ей сказал, что твоя работа необходима для спасения человечества.
И ухмылялся, откровенно недоговаривал друг.
– Не томи… что она сказала убегая?
– Сказала, что в эсэсэсэр зря не учат иностранные языки.
Петя ответил каскадом китайских проклятий и тибетских ругательств. Вальтер усмехался с довольным видом.
– Так что же она сказала, убегая?
– Ты уверен, что хочешь это знать?
По лицу Вальтера растеклось такое сочувствие, такая святость, что Петя только заскрипел зубами.
– Ты можешь просто перевести, и все?!
– Учи французский, Петер, лучше будет. А сказала она, что когда кончишь работу, приходи к ней.
И мгновенно посерьезнел, напрягся Вальтер:
– А пока бери папочку, Петер, тут есть перевод на русский. Но сразу скажу: дела очень плохи. Дела намного хуже, чем я думал.
Петя устроился в кресле, вынул первый листок из папки… Давешний рыжий кот Норманн спрыгнул с другого кресла, внимательно его обнюхал, вернулся на кресло. Там он и лежал все время: то спал, то обзирал кабинет янтарными умными глазами.
Черный Ромей так и лежал на стеллаже, словно охранял библиотеку.
Пете подумалось: коты охраняют тех, кого хозяин впустил в кабинет.
Местами фразы перевода выглядели коряво, невпопад стояли склонения и падежи: переводил или эмигрант, начавший забывать родной язык, или француз, блестяще владеющий русским. Но в целом текст был вполне понятным.
А дела и правда оказывались намного хуже, чем это можно было ожидать. Удивительно скверные дела…
Если верить документам, все началось еще во время Первого крестового похода, в далеком тысяча девяносто девятом году. В этом году крестоносцы захватили Иерусалим. Они избрали королем Иерусалима герцога, которого Петя привык называть Готфридом Бульонским. Французы называли его Гоффруа де Бульон, и Петя невольно заинтересовался – не по имени ли этого города называют мясной отвар для приготовления супов.
– Я не буду короноваться королевской короной в городе, где Христа короновали терновым венцом! – сказал Гоффруа. Вместо королевского титула он принял титул барона и «Защитника Гроба Господня».
Готфрид Бульонский взял себе герб, в котором были нарушены все законы геральдики. Нельзя в гербе накладывать металл на металл и эмаль на эмаль! А в этом гербе золотой крест с Т-образными окончаниями ветвей, окруженный четырьмя меньшими крестами, изображался на серебряном поле. Официально сообщили, что Иерусалимский крест стал способом отметить заслуги Гоффруа де Бульон в организации Крестового похода.
Ознакомительная версия.
