Что ж, мы люди законопослушные, и в порт без разрешения «транспортников» не лезем. Другое дело, что в порту, столичная ты штучка, жить не станешь, придется выходить в город. А там… Здравствуйте, а позвольте документы посмотреть? Но отчего же вы, дорогие мои коллеги, приезжаете в провинцию со старыми документами, если согласно инструкции за номером шестьдесят пять дробь двенадцать от третьего марта тысяча девятьсот двадцатого года в служебном удостоверении сотрудника ВЧК должна находиться его личная фотография? Конечно, верим, что вышеупомянутые товарищи представляют Транспортный отдел ВЧК, но кто сказал, что они — это вы? Может, злоумышленники вкрались в доверие славных товарищей из Трансчека, убили и воспользовались их документами? Знаете, бывали прецеденты. Так что, будьте любезны, сдайте оружие, дергаться не стоит. А теперь посидите немножко, пока Москва не соизволит ответить на наш запрос. Мы даже фотографии сделаем, чтобы по ним в столице вас опознали. Нет, не трупы опознали, не пугайтесь, живых. Но кто виноват, что паровозы медленно ходят? До Москвы целая неделя, обратно еще неделя, да еще время требуется, чтобы фотографии сделать, сопроводительные курьеру выписать. Ах да, край у нас дикий, поезда ходят раз в неделю, как раз сегодня ушел, теперь придется следующего ждать. Да, лошадей придется запрячь, а на чем вагоны тащить? Говорю, край у нас дикий, лопари до сих пор на паровозы с рогатиной бросаются. И совершенно правильно говорите, товарищи, что начальник водно-транспортного отдела ВЧК товарищ Жуков, большевик с партстажем с тысяча девятьсот девятого года рассердится, и выйдет с жалобой на действия начальника Архчека к самому Дзержинскому или прямо на коллегию ВЧК! И поделом этому Аксенову. Зачем это Аксенов себя ведет, как сатрап? Да, достанется ему. А заодно и самому товарищу Жукову, который отправил подчиненных в важную командировку без документов. Что же ему на коллегии-то скажут, а? И вы сами, об инструкции знали, а документы поменять не соизволили. Хм. Феликс Эдмундович непорядка не любит. Нет, вы точно чекисты? Странно. Настоящий чекист не забывает о четком выполнении инструкций.
Так что, сидите, товарищи, не мешайте работать. Паек вам дадут, кипятком обеспечат, что еще надо? Газеты читайте. Архангельские свежие, а московские, уж как пойдет. И не волнуйтесь, придут ваши документы с фотографиями. И станете вы через месяц, максимум, через два, бороться с контрреволюцией, обеспечивать безопасность водного транспорта.
Ах да, а где ваши командировочные предписания? Вы же должны их в губчека предъявить. Предъявляли? Хм. Странно. А в журнале контроля отчего-то записи нет. Секретарь канцелярии виноват? Накажем! Выговор объявим. В карманах были? Не было их, иначе бы вместе с остальными вещами в опись включили. Но вот без командировочных предписаний работать нельзя, так что придется вам за ними в Москву возвращаться. Потом, когда новые удостоверения прибудут.
Нет, на самом-то деле я не такой зверь. Как только мои ребята закончат с радистом, «трансчекистов» можно и отпустить. В конце концов, одно дело делаем, да и камера — это не общежитие, мне она для других сидельцев нужна, а не для столичных дураков. Поработают москвичи и со старыми «ксивами», пока новые не придут. Если будут себя хорошо вести, мы им и помогать станем. А если плохо… Ну, дорогие мои, неужели я, со знанием столетней истории моей спецслужбы, да не найду, к чему придраться?
Так, оперативников озадачил, срочные дела разгреб, теперь нужно потолковать с экс-поручиком Потылицыным, устроить ему очную ставку с бывшим начальником, но вначале глянуть бумаги.
Здесь у него данные по норвежской армии и флоту. Полистал, но вдумываться в цифры не стал. С военно-морским флотом у нас плохо, лучше не расстраиваться. Сделаем копии с доклада Потылицына и передадим в бюро Разведупра шестой армии. Нет, лучше начдиву Филиппову, а уж тот пусть сам переправляет бумаги в штаб армии. Армейская разведка считает себя такой секретной, что «шифруется» даже от губчека, выдавая свою «контору» за один из хозяйственных подотделов. Ну, пусть себе играют, мне не жалко.
Раздался стук в дверь, и в узкую щель заглянул дежурный:
— Товарищ начальник губчека, Книгочеев прибыл. Впускать?
Когда бывший жандармский ротмистр уселся, вольготно расположившись на стуле для посетителей, я спросил:
— Александр Васильевич, есть что-то такое, чего я о вас не знаю?
— Как я полагаю, вы много чего обо мне не знаете, — ответил господин бывший жандарм, глядя невинными васильковыми глазками, под цвет его прежнего мундира.
— А поподробнее? — вздохнул я.
Книгочеев развел руками.
— Вас же не мои пристрастия интересуют, а дела служебные, так?
— Именно, — подтвердил я, а потом добавил: — Колитесь, Александр Васильевич, иначе я могу сильно обидеться. Репрессиями грозить не стану, сами знаете.
— Знаю Владимир Иванович, знаю, — кивнул Книгочеев. — Вы не из тех людей, что любит угрожать, вы сразу делаете. Вроде, из того, на что имел право, я все рассказал.
— Значит, останется рассказать мне о том, что рассказывать не имеете права, — заключил я. — Неужели слово чести давали или подписку?
— Знаете, Владимир Иванович, иногда у меня возникает такое чувство, что у вас жандармский опыт поболее моего будет. И что служили вы в жандармерии или в КРО в чине не меньше полковника. А ведь по вашему виду и возрасту никак не скажешь.
А ведь угадал, паршивец. И про стаж, и про звание. Правда, третью звездочку я обмыть не успел, но представление-то подписано. Всем хороша должность начальника губчека, но ее надо бы подкрепить званием и соответствующими регалиями.
— Считайте, что так оно и есть, — повеселел я. — Считайте, что старший по званию и выслуге разрешает вам нарушить подписку. Более того — ваш непосредственный начальник. Да вы ничего особо-то и не нарушите. И самое главное мне известно.
— Владимир Иванович, только не примите за оскорбление — для нас с вами это не оскорбление, а комплимент, вам не говорили, что вы очень большая сволочь? — через силу усмехнулся Книгочеев.
— Даже не представляете, сколько раз, — не стал я спорить и даже не подумав обидеться. Чекист — он сволочь не потому, что сволочь по жизни, а потому что работа такая.
— Вот вы сейчас даете понять, что все вам уже известно, хотя на самом-то деле вы ничего не знаете, но вид делаете внушительный. Право слово, будь на моем месте кто-то другой, купился бы.
— Хорошо Александр Васильевич, — вздохнул я. — Сейчас я предъявлю вам доказательства вашей неискренности, но дальше у нас с вами выйдет уже не беседа, а допрос. Вы готовы к этому?
— Подождите, — вздохнул теперь уже и сам Книгочеев. — Я действительно не хочу становиться для вас врагом, но я давал честное слово, что о существовании внешней разведки Северного правительства никто не узнает. Скажете — отчего же я так подробно рассказывал вам о своей службе в жандармерии, а здесь ломается, словно гимназистка. Я когда-то давал присягу на верность императору, но его отречение освободило меня от этой присяги. Поймите, после февраля семнадцатого года я чувствовал себя половой тряпкой, о которую вытерли ноги. Нет, даже хуже. А здесь, мне — бывшему жандарму, доверили такой важный пост! Может, для вас слово бывшего жандарма — это смешно, но для меня-то моя честь имеет значение. Если я его нарушу, то единственное, что могу потом сделать, застрелиться.
— Александр Васильевич, можно задать вам нескромный вопрос? — грустно поинтересовался я.
— Да? — насторожился Книгочеев.
— Александр Васильевич, вы дурак?
От такого грубоватого вопроса бывший жандарм растерялся и голосом обиженного ребенка попросил:
— Поясните.
— Внешняя разведка подчинялась Военной канцелярии. Стало быть, вы давали слово генералу Марушевскому, так? И где теперь ваш генерал? Подождите, не горячитесь, — остановил я бывшего ротмистра, пытавшегося что-то сказать. — Вы не простой исполнитель, а руководитель. Вы отправляли людей на задание. И что дальше? Я почему-то считал, что вы служите России, а не конкретному человеку. Я не прав?
