Григорий, — чувствую себя лучше, по крайней мере, выспался. Осталось узнать, в качестве кого я здесь нахожусь. Как гость или как арестант?
— А вот это мы сейчас и выясним, дражайший Григорий Ефимович, — Батюшин ещё подлил елея в голос, — всё в ваших руках. Всё зависит от ваших ответов на наши вопросы.
— Я надеюсь, допрос не займёт много времени?
— А с чего вы так решили?
Распутин оглянулся.
— Судя по тому, что мне никто не предложил даже присесть…
Среди генеральской свиты раздался сдавленный смешок. Батюшин тоже позволил себе улыбнуться.
— Извольте, Григорий Ефимович, — и двинул начальственной бровью.
Распутин небрежно взял внезапно материализовавшийся за спиной стул, одним движением перевернул и сел на него по-кавалерийски, преданно уставившись на генерала. Мысль похулиганить давно созрела в его голове и напрашивалась хоть на какую-то реализацию. Батюшин, сделав вид, что ничего экстраординарного не произошло и так себя вести в кабинете «царского опричника» естественно и небезобразно, уткнулся в бумаги. Не поднимая глаз, абсолютно спокойным тоном, будто разговаривая о погоде, генерал произнес:
— Давеча, Григорий Ефимович, вы говорили мне, что уже пришли в себя, когда английский подданный открывал свой сейф. Стало быть, дальнейшие события вы должны были видеть или хотя бы слышать.
— Должен был! — согласно кивнул Григорий и продолжил, в ответ на радостно вскинувшего глаза генерала, — но не видел… А слышать — слышал! И топот, и крики, и выстрелы. Целую войну устроили господа-хорошие.
— А вас, стало быть, никто не потревожил?
— Не поверите, даже в комнату не заходили!
Батюшин бросил на стол карандаш и откинулся на спинку стула.
— Тяжело с вами, Григорий Ефимович. Хитрый вы. Хорошо. Буду спрашивать прямо и надеюсь получить откровенный ответ. Что вы знаете об имеющих боевой опыт, грамотных, отчаянно смелых боевиках, внезапно атаковавших прошлой ночью британскую миссию и уничтоживших всех, находившихся внутри, кроме вас?
Распутин застыл. Таких горизонтов воображения от генерала он не ожидал. Расположение тел, характер ранений и даже следы, оставленные им в резиденции, должны были привести к однозначному выводу: «Чужие там не ходили». Что-то он не учёл. И этим «что-то», скорее всего, была профессиональная деформация Батюшина, повёрнутого на выявлении и нейтрализации шпионов Германии. На всех и на всё он смотрел исключительно через призму этого дела. Есть немецкий шпион — есть победа, всё остальное — тлен и суета. А он-то, наивный, хотел одним движением руки переключить бурную энергию контрразведчика на англичан. Не получилось… И что теперь делать?
— Николай Степанович, — вкрадчиво произнес Григорий, наклонившись к спинке стула, — я правильно вас понимаю, вы имеете в виду германскую разведывательно-диверсионную группу?
У него самого в это время в голове вихрем проносились различные варианты продолжения разговора и все они, один за другим, безжалостно отбрасывались, как заведомо проигрышные. Сидящий перед ним контрразведчик табуировал для себя словосочетание «Британия — враг», и любые предложения в этом направлении будут гарантированно отвергнуты.
— Браво, Григорий Ефимович! — победно улыбнулся Батюшин, — хорошо сформулировали, хоть и непривычно. И разведочная, и диверсионная — именно она мне и требуется. Потому что все остальные версии выглядят настолько фантастично, что идти с ними на высочайший доклад нелепо-с. Меня, простите, дворцовые кошки засмеют.
«Если переговоры зашли в тупик, бросьте на стол дохлую кошку», — совершенно неуместно всплыл в голове маркетинговый приём из популярного в конце XX века учебника. Хотя… Для того, чтобы поймать ветер в паруса, иногда нужен резкий, неожиданный манёвр. Моряки это называют фордевиндом.
— В таком случае, Николай Степанович, у меня есть для вас информация о таковой, глубоко засекреченной подпольной группе, работающей на кайзера, — произнёс Распутин. — Эти сведения не только вскрывают немецкую агентуру в России, но и объясняют появление великого князя Кирилла Владимировича той ночью в британской миссии и трагическую развязку.
В кабинете руководителя комиссии по борьбе со шпионажем стало тихо, как в поле перед грозой. А в голове Григория экстренно рождался пока еще сумбурный, хаотичный план разворота допроса в свою пользу.
— И с чем же был связан визит великого князя в британскую миссию?
— Визит великого князя Кирилла Владимировича в британскую миссию и последующая смертельная ссора, — Распутин снизил голос почти до шепота и заметил, как подчиненные Батюшина привстали, стараясь не пропустить ни слова, — был связан со взрывом 7 октября 1916 года стоявшего в Северной бухте Севастополя линейного корабля «Императрица Мария».
Глава 6
Le temps des histoires incroyables [11]
За неимением «дохлого кота», Распутин швырнул на стол переговоров первое, что пришло в голову. Таковым оказался «дохлый кит». Загадка гибели линкора «Императрица Мария», гордости русского флота, флагмана черноморской эскадры, взорванного на рейде Севастополя — тема мучительная, невыносимая для моряков и контрразведки. «Чем дальше от нас это мрачное событие, тем яростнее попытки разгадать тайну взрыва на севастопольском рейде 7 октября 1916 года», — писал адмирал Колчак.
Первая версия следственной комиссии — неосторожное обращение с порохом или его самовозгорание, была вскоре отклонена, как маловероятная. Взрыв произошел ранним утром, когда никаких работ в зарядовых погребах не проводится. Да и вахтенные несли свою службу исправно. За всю войну на кораблях российского военного флота не было отмечено ни одного «неосторожного обращения с порохом».
Намного больше оснований у версии злоумышленного взрыва. Комиссия отмечала: «…На линкоре „Императрица Мария“ имелись существенные отступления от уставных требований в отношении доступа в артпогреба. В частности, многие люки башни не имели замков. Во время стоянки в Севастополе на линкоре работали представители различных заводов. Пофамильная проверка мастеровых не производилась». Вывод: осуществить взрыв по злому умыслу было вполне вероятно.
Однако окончательным итогом работы комиссии стало глубокомысленное беззубое заключение: «Прийти к точному и доказательно обоснованному выводу не представляется возможным, приходится лишь оценивать вероятность этих предположений, сопоставляя выяснившиеся при следствии обстоятельства».
Жаждущая крови общественность была, мягко говоря, разочарована. Причина трагедии так и осталась под жирным знаком вопроса. Конечно, к такому результату требовалось присовокупить стрелочника. Им стал командир злополучного линкора капитан 1 ранга Иван Семенович Кузнецов, отданный под суд. Но легче от этого никому не стало. Многие моряки, спецслужбисты и цивильные неравнодушные лица пытались самостоятельно, в частном порядке найти ответы на вопросы, витающие в воздухе.
Заявление Распутина на допросе у Батюшина произвело такой оглушительный эффект, что все присутствующие какое-то время хлопали глазами и беззвучно шевелили губами, то ли молясь, то ли формулируя вопросы.
Григорий в очередной раз поблагодарил судьбу за свою страсть к изучению истории, благодаря которой он в своё время познакомился с протоколами
