заранее отданный приказ, двинулись вперед, укладывая пищали на оставшиеся торчать из земли бердыши. А я, ведомый наитием, вдруг яростно закричал так, чтобы никто не посмел ослушаться — и чтобы переорать шум боя:
— Московские пикинеры — на колено!!! НА КОЛЕНО, ДУРНИ!!!
Выждав крошечную паузу (ощущая притом, как же сильно забухало в груди сердце!) и, дождавшись рекрутов, все же сумевших осознать команду и присесть, я отдал приказ — уже не дожидаясь, когда дым окончательно рассеется:
— ПАЛИ!!!
Залп противника грохнул практически одновременно с нашим, отстав от него на какую-то долю секунды…
Не зная, какому же наитию я следовал, подставив под вражеский залп именно своих стрельцов — но не менее двух третьей ратников третьей шеренги, вставших в первый ряд, повалилось на землю после вражеского залпа. Есть погибшие среди стрельцов и во второй, и в первой шеренгах — а оставшиеся продолжают спешно заряжать пищали… Когда мои, МОИ ратники стали падать на землю, крича от боли, сердце пропустило очередной удар — и я замер, страшась поверить в уже случившуюся трагедию…
Случившуюся по моей вине.
Не имея душевных сил смотреть на мучения «ореликов» и раздираемый чувством вины, я отвернул взгляд, посмотрел вперед… И увидел, как сквозь клубы порохового дома проступают силуэты немецких ландскнехтов, все также четко печатающих шаг. А также все еще стоящих на коленях рекрутов, вчерашних крестьян… Многие из которых остались жить только благодаря тому, что я приказал опуститься им на колено — дав возможность своим стрельцам проредить строящихся мушкетеров.
А ведь у врага потери наверняка не меньше нашего…
— Пикинеры встать! Пики к бою!!!
И ведь рекруты встали, восприняв мою команду! Кажется, старших офицеров у них уже не осталось — только пара младших командиров из числа простых шведских наемников… И увидев это, я вдруг понял, что поступил правильно. Что на самом деле нет «моих» или «чужих» русских ратников на поле боя. Что все мы воины, защищающие родную землю — и должны помогать друг другу… Ведь не прошло и двадцати минут с того момента, как пикинеры закрыли нас грудью от тарана крылатых гусар!
Теперь же стрельцы вернули должок.
— Бей!!!
Единственная команда, что пришла мне на ум в тот миг, когда пики ландскнехтов уже практически дотянулись до бездоспешных крестьян… Но они ее поняли — разом, синхронно уколов копьями, выбросив их в длинном выпаде, и сбив наземь нескольких наемников! Правда, одновременно с тем раздались и резкие, отрывистые приказы шведов… Но все-таки, как кажется, я опередил их — пусть всего на секунду, но опередил. И рекруты ударили именно по моему приказу…
Враг, впрочем, быстро перехватил инициативу. Всего за десяток-другой секунд — и три-четыре синхронных укола немецких пик! — стоящая впереди шеренга новобранцев «стройной рати» Скопина-Шуйского «кончилась»… Но и стрельцы успели зарядить пищали — и по моей команде встали вперед, уложив их на бердыши. В то время как их уцелевшие товарищи из третьей шеренги оттаскивают еще живых, но раненых соратников в стороны от сражающихся…
— Целься… ПАЛИ!!!
…Ландскнехты отступили сразу после второго залпа, ударившего уже в упор. Или их «банда» превысила тот процент допустимых потерь, после которой командир наемников счел возможным отвести людей, или его самого убили удачным выстрелом… Или же потеряв большую часть своих мушкетеров, а также большинство ветеранов отряда, имеющих качественную броню, враг не решился продолжать схватку с «московитами», имеющими в резерве активных стрелков.
А может, ландскнехты просто разглядели новое подкрепление из пикинеров, спешащее к точке прорыва?! Или отступление наемников стало возможным сразу из-за ряда причин?!
Так или иначе, немцы в этот день на поле боя уже не возвращались.
В отличие от черкасов и прочих лисовчиков, коих Сапега спешил и волнами бросал на укрепленный острожками лагерь князя Михаила!
В первый раз они ничего не добились, на ряде участков просто не дойдя до рогаток из-за плотного огня стрельцов и имеющихся пушек. В иных же были ожидаемо отброшено от заграждений пикинерами… Но во второй раз черкасы атаковали уже под прикрытием литовской панцирной конницы и крылатых гусар, со стыдом вспомнивших, что и у них есть и кавалерийские карабины, и пистоли!
Лучшие всадники гетмана попытались «исполнить» рейтар — хотя их тактика была скорее близка к кирасирской. Подобраться к нам поближе и разрядить оба пистоля по очереди, без всякого там караколирования! Тем более, что после выстрела кирасиры идут «в палаши» — что враг, кстати, и пытался сделать там, где его не могли отогнать стрельцы и пушкари, и где черкасам все же удавалось раздвинуть рогатки… Но по итогам ни одна из этих атак не увенчалась успехом: после практически полного истребления одной из рот крылатых гусар, попытки ляхов таранить уже не были столь самоубийственно напористы…
Мы выстояли.
Рать Скопина-Шуйского, более, чем на половину состоящая из новобранцев-крестьян, у которых на подготовку был всего месяц, (в лучшем случае!) — эта рать выстояла в семичасовом бою с численно, а главное, качественно превосходящим гетманским войском! Ведь у Сапеги была и тяжелая, и средняя ударная конница, и многочисленные отряды вспомогательной кавалерии, включая лучников, касимовских татар. А также запорожцев, умеющих воевать пешим строем — и даже профессиональных немецких наемников, числом раза в полтора, а то и два превосходящих добровольцев Христиера Зомме! Но мы выстояли, несмотря на все самые невыгодные расклады и мрачные прогнозы… А под конец боя Михаил так и вовсе перешел в наступление по всему фронту, опрокинув выдохшихся и морально сломавшихся воров! Правда, те побежали уже верхами — но преследование продолжила наша конная рать…
Так что Стасу все же пришлось еще разок повоевать в этот славный день — восемнадцатое августа одна тысяча шестьсот девятого года по юлианскому календарю!
Зайдя по пояс в воду, Рада ненадолго замерла, представив моему взору обнаженную, по-девичьи худую, но при этом развитую спину с едва проступающими сквозь тонкую кожу мышцами, от вида которой у меня в очередной раз перехватило дыхание… Водная гладь скрывает от моего взгляда ноги молодой женщины, обволакивая ее тело чуть ниже осиной талии — или, как принято здесь говорить, «тонкого стана».
На мгновение обернувшись ко мне вполоборота, Рада дразняще улыбнулась, чуть прикрыв глаза, довольная произведенным эффектом — после чего с присущей ей гибкостью и грацией нырнула, оставив на берегу нижнюю рубаху-исподник и легкий летник… И я, чуя, как гулко забухало сердце в груди, торопливо сбросил с себя кафтан и порты, оставшись в исподнем — после чего торопливо, с шумом
