неожиданно выпалил: — Она с кем-то еще встречается!
— О, как! — поразился я. — Интересненько… И кто же этот негодяй?
— Не знаю… Журналист, вроде… Я их видел издали, только не слышал. Он, там, рассказывает что-то, Настя смеется…
— Хм. А ты с нею говорил?
— Ну, да… С кем это ты гуляешь, спрашиваю? А она мне, спокойно так: «А что, нельзя?»
— И ты сказал: «Нельзя!», — дополнил я признание.
— Ну, да… — сник Валиев. — Настя фыркнула, и резко так: «С кем хочу, с тем и гуляю!» И ушла…
— А ты обиделся.
Костя длинно и тоскливо вздохнул.
— Ладно… — потер я щеку. — Разберемся. Девушки иногда как дети, непредсказуемы…
— Ага… — кивнул отверженный, и поплелся к остановке.
«Влюбленный болен, он неисцелим, — вспомнил я одну цитатку, сразу же переходя к другой: — И тебя вылечим!»
* * *
Мама с Филиппом умотали на Север, попросив нас с Ритой приглядывать за Настей, а мы вообще переселились в Зелик! Нам здесь нравилось. Нравилась сама атмосфера научного города, где даже простые рабочие имели дело не с грубыми железяками, а с утонченной микроэлектроникой. Да и красиво здесь, зелено. А ныне — снежно.
— А удобная тут кухня, большая, — оценила Рита, повязывая фартучек. — Вон, даже телик не мешает.
Маленький, но цветной «Рубин» висел на кронштейне, бормоча голосом Овчинникова:
— …Ситуация в ЮАР заметно обострилась после смелой и довольно неожиданной инициативы Национальной партии — наделить несколько бантустанов новым статусом. По сути, создав целый ряд независимых государств, где вся власть будет принадлежать чернокожим — Квазулу, Транскей, Бопутатсвана, Сискей, Кваква…
— Может, переедем в Зелик? — ухмыльнулся я. — За квартиру в «красном доме» тут в любой «профессорской башне» пропишут, еще и доплату огребем!
— Надо подумать! — засмеялась Рита, торжественно вынимая из холодильника размороженного палтуса.
— …Балтазар Форстер выступил резко против «нового апартеида», — вещал телевизор, — поскольку белое меньшинство планировало не уменьшить территорию страны, а резко увеличить ее за счет присоединения половины Намибии и южной части Зимбабве-Родезии. Но основная причина, думается, в ином — белые не хотят, чтобы богатые месторождения золота, урана, алмазов достались черным бантустанам…
— Приве-ет, родня! — донесся из прихожей радостный Настин голос.
— Ты вовремя! — откликнулась Рита. — Я сейчас рыбку пожарю!
— Рыбку я люблю… — отозвалась прихожка.
По телику мелькали кадры с серой громадой авианосного «Минска», выгребавшего на кейптаунский рейд. Мне очень хотелось послушать про «поддержку КПСС прогрессивного интернационального курса ЮАР», но семья прежде всего. Надо было провести воспитательную работу среди молодежи.
— Мишечка! — заворковала Настя, притискивая меня. — Риточка…
— Ее так поцеловала! — тут же приревновал я.
Хихикнув, сестренка и меня одарила смачным поцелуем.
— Так-то лучше, — заворчал я, изображая благодушие. — А чего это Костян не весел?
— Да ну его! — отмахнулась Настя, слегка посмурнев. — Что, жаловался, небось?
— Да нет, еле выбил признание.
— А-а, поняла… Это он насчет Сергея?
— Твой новый парень? — забросил я наугад.
— Новый? — нахмурилась Рита.
— Да перестаньте вы! — досадливо поморщилась Гарина-младшая. — Причем тут это! Просто… Ну, не знаю! Костя… Он такой скучный! А Сергей журналист. Много, где побывал. С ним интересно! Миш, ты мне что, не веришь?
Настя очень похоже сыграла Кота в сапогах из «Шрека» — такая мольба в широко раскрытых глазах, что любого огра растрогает.
— Верю, — вздохнул я, притягивая девушку к себе, — чучелко ты мое… Всё в этой жизни так относительно… Ведь и меня можно посчитать скучным.
— Ну, привет! — фыркнула сестричка. — Ты — ученый, работаешь в секретном «ящике»! Ты стольких людей спас! А орденом тебя просто так наградили, что ли?
Ломоть палтуса злобно зашипел на сковороде, сбивая педагогический посыл.
— Костя — не болтун. И не хвастун, — терпеливо выговорил я. — Нет-нет, это не в упрек Сергею! Да я его и не видел никогда. Просто ты принимаешь Костю таким, каким он тебе кажется. И даже не представляешь, каким этот человек может быть.
— Ну, да, конечно! — Настины губы изогнулись ехидцей.
— А ты знаешь, что Костя ходил в дальнее плаванье? На сухогрузе «Нежин». Гонконг, Сингапур, Таити… И даже на станции в Антарктиде зимовал!
— Да ну?! — вытаращились карие глазищи.
— Вот тебе и да ну! А списали его на берег по весьма занятной причине — во избежание международных осложнений. В последнем своем рейсе «Нежин» зашел в Пуэрто-Кабесас — это в Никарагуа — и там троих советских моряков схватила охранка Сомосы. Сандинисты помогли им бежать, и больше полугода наши воевали вместе с тамошними партизанами, пока их не переправили на Кубу… Костя тебе не показывал орден «Плайя-Хирон»? Ему сам Фидель вручал…
Настя была потрясена.
— Откуда? — выдохнула она. — Откуда ты всё это знаешь?
— Оттуда, — усмехнулся я. — Попросил… кое-кого поинтересоваться Константином Валиевым. Должен же я знать, с кем встречается моя сестричка!
— Ну ничего себе… — бормотала Гарина-младшая. — Нет, ну вообще… И молчал, главное! Ну, я ему еще устрою…
— Поешь сначала, — добродушно заворчала Рита, накладывая пюре, и плюхая сверху роскошные, в меру поджаристые куски рыбы, истекающие жиром и соком.
— Ух, ты…
Поставив передо мной тарелку с дымящимся яством, Гарина-средняя чмокнула меня в щечку, и шепнула:
— Молодец!
Пятница, 30 ноября. Утро
Ленинград улица Некрасова
Саша Щукин крепился целую неделю, не позволяя себе ругать себя же. Надо, дескать, любить данного бестолкового увальня, у которого руки из задницы проросли. Этого туповатого деревенского парубка, который проявляет завидную наблюдательность в отношении молодых барышень, но в упор не видит объект, за которым охотится «наружка», даже если на подозрительного типа нахлобучить черную шляпу, одеть в плащ того же траурного цвета, а на спине жирными белыми буквами написать: «ШПИОН». Все равно упустит…
Шурик незаметно вздохнул. Старший оперуполномоченный Тихонов сидел рядом, за рулем новенького «Москвича», словно облитого кофе с молоком. Малолитражка — класс! Умельцы из техотдела засунули под капот
