читалось строго так, как его написали. И продавливать единый стандарт языка.
— И как же ты это хочешь сделать? Сам же говоришь — в разных местностях по-разному говорят. Тут и сомнений нет — перекручивать станут.
Алексей же немного подумав описал отцу по сути фонематический принцип орфографии. С ним он не был знаком на систематическом уровне. Но слышал о принципе эсперанто — «одна буква, один звук».
— Большую работу придется провести, — покачал головой Петр, когда сын ему объяснил свою затею.
— Сейчас у нас очень мало грамотных людей и нет стандарта языка, никакого. Так что — в любом случае проделывать большую работу. И я мыслю надо сразу сделать по уму. Чтобы не морочить голову ни себе, ни людям позже.
— Но такой разрыв со стариной.
— А церковно-славянский язык все равно не пригоден для записи современного русского языка. Да и бороться с ним не нужен. Оставим как язык богослужения. Он ведь понятен. Просто другой.
Царь снова покачал головой, но возражать не стал. Лишь скосился на дверь патриаршего подворья. И направился в карету. Царевич же вдогонку ему бросил:
— Стандарт языка потребует не только новых правил и графики, но и словарей. Чтобы всегда можно было проверить — как какое слово пишется и что означает. А также надо делать энциклопедические словари.
— Ох Леша… Леша… — тяжело вздохнул Петр.
1705 год, июнь, 28. Москва
— Присаживайся, — произнес Алексей, указав Миледи на стул около своего стола.
— Что-то случилось?
— Помнишь мы разговаривали о твоем сыне?
— Да, — оживилась она.
— Вот, — подвинул он ей папку. — Тут результат моего расследования. Жив-здоров.
— Но… — она как-то растерялась.
— Выяснить это ты не могла. Во-первых, не имела доступа к переписки моей бабки, а во-вторых, не знала на что смотреть. Хотя особой сложности задача не представляла.
— Она открыто об этом писала?
— Ну зачем? Она была не такой дурой. Ведь сторонние люди могли прочитать письмо. Так подставляться — глупо.
— Тогда как?
— Все просто. Я поднял ее регулярную переписку. С кем она постоянно обменивалась письмами. Во всяком случае с 1690 года. И внимательно прочел, выделяя повторяющиеся упоминания. Очень быстро это дало свои плоды. В переписке с управляющим одного села он раз за разом сообщал ей эзоповым языком о жизни одного человека. Явно ребенка. Это стало хорошей зацепкой, позволившей быстро раскрутить весь клубок. Твоего сына отдали старосте крупного села, доходы от которого шло на содержание моей бабки. Взамен умершего родами его собственного ребенка. Во всяком случае именно к такому выводу я пришел. А дальше… бабка честно выполняла свою часть сделки. Староста имел хороший достаток, и она ему время от времени подкидывала денежки. Только вот староста тот преставился через месяц после Натальи Кирилловны. Что и обрубило концы, так как распоряжений никаких она не оставила.
— Ох… — только и выдохнула Арина.
— Сейчас он зайдет. Веди себя прилично. Парень ни о чем не знает. — с этими словами царевич дернул за небольшой рычажок под столом. И где-то там, вдали — в приемной, зазвенел колокольчик. Тихонько.
Через полминуты в кабинет зашел секретарь.
— Пригласи сына старосты.
— Слушаюсь, — кивнул тот и вышел.
Миледи же глубоко дышала, пытаясь успокоится.
Щелкнул замок.
Открылась дверь.
И в помещение кто-то вошел.
— Проходи Кирилл. И закрой дверь.
— Да, конечно. Мне сказали Алексей Петрович, что ты хотел меня видеть.
— Догадываешься почему?
— Не могу знать.
— Как я тебе уже говорил, что рассказывали, что ты смышлен не по годам и рассудителен. И я решил к какому делу тебя пристроить.
— Никак не соображу, кто такое мог про меня рассказать. Меня же в селе все ненавидели. — озадачился парень, явно смущенный повторением такой характеристики в свой адрес.
— Отчего же?
— Отца моего не любили. Жили хорошо. Все окрест считали, что он три шкуры с них дерет, чтобы перед Натальей Кирилловной выслужиться. А как преставился — боятся перестали. Много раз мне это в глаза бросали.
— А мать что говорила?
— Чтобы не обращал внимания. Ибо от зависти.
— Не кручинься. То действительно от зависти. Но токмо не из-за хорошей жизни, а оттого, что толковый ты. Рассудительный. Что сам сейчас и показал. Это, — указал он сидящую к нему спиной женщину, — Миледи. Слыхал о такой?
— Как же, не слыхать? Слыхал… — отчетливо заробевшим голосом произнес парень.
— А что слыхал? — спросила Арина, поворачиваясь.
Перед ней открылся парень — ровесник Алексея. Такой же долговязый, видно в отца. Только если царевич ликом пошел в Лопухиных, то этот парень сочетал круглое лицо Нарышкиных и черты лица самой женщины. Будучи на нее заметно похож.
Кстати, Алексей навел справки. Ни приемный отец, ни приемная мать, ни их родственники даже близко не имели сходства с парнем. Что ему часто ставили в укор, называя кукушонком. Это его злило. Но мать всегда отмахивалась — плюнь на них. Завидуют. Вон какой красавец растешь — первый парень на селе. На голову, а то и на две выше остальных…
Кирилл замялся, не решаясь отвечать.
— Что же ты молчишь? — спросил царевич.
— Так страшилки всякие сказывают. Чего дурное болтать? Дурные же люди.
— Полагаешь, что за страшилками этими нет ничего?
— Если есть, то тем более нечего болтать. Глупо.
— И все же, — мягко произнесла Миледи. — Мне интересно, что в селе обо мне говорят.
— Мне невместно.
— Ты, Кирилл, — сказал Алексей, — к ней в ученики приставлен мною будешь. Так что не робей.
Он от таких слов аж отшатнулся и едва не перекрестился.
— Неужели такие ужасы? — наигранно ахнула Миледи, которая ситуация стала забавлять. — В нашем деле очень важно уметь говорить честно. Без прикрас. Чтобы Алексей Петрович, — кивнула она парня, — или Государь могли ясно понимать ситуацию. Так что говорят?
— Вот так и сказать?
— Поверь, я много всякого про себя слышала. Говори смело.
— Говорят, что ты полюбовница не то самого государя, не то царевича.
— О! — удивился Алексей. — Это что-то новое. Любиться с кормилицей… это надо разобраться кто болтает. Вряд ли своим умом до того дошел.
— Я разберусь, — кивнула Миледи.
И они вновь уставились на парня.
Тот нервно сглотнул, прекрасно понимая, что теперь будет с теми болтунами. Но и молчать не решился.
Пустившись в подробное изложение всяких слухов. Один поганее другого. И если в них поверить — Арина выходила едва ли не черт в юбке. Чертовка во всяком случае. Что служит бесенку. А то в услужении у самого Антихриста, каковой его от козы и породил.
— Недурно… — покивал царевич.
— Думаешь это наш… хм… клиент?
— А как без него? Ладно. Разберемся. А ты, Кирилл, пока ступай. Подождешь у секретаря. Там же, где и сидел. Скажешь, что я велел тебя кофием угостить, с сахаром и взбитыми сливками. И сообщишь, что я приставил тебя личным учеником к Миледи. Уразумел?
— Уразумел.
— Ступай. А мы пока еще тут поговорим.
Парень вышел.
— Плакать не хотелось? — спросил он у Арины.
— Я… я, наверное, до сих пор не могу осознать, что он мой сын. Столько времени прошло. Видимо уже смирилась с его смертью. А тут вот он.
— Только ты о том и не болтай. Надо будет — сам все расскажу. Сейчас важно, чтобы он голову не потерял. Головокружение от успехов бывает страшным. Может посчитать себя баловнем судьбы, которому все ни по чем.
— Уж будь уверен. — серьезно произнесла Миледи.
— И я про ученичество не впустую болтал. Займись им. Сначала подбери программу и учителей. Ну и сама не забывай. Но держи некоторую дистанцию, чтобы он чего дурного не подумал.
— Все сделаю.
— Хочешь посмотреть на новые поделки Демидова? Или распирает?
— Распирает, но… там что-то дельное?
— Да.
— Может тогда и его с собой возьмем?
— А почему нет? — пожал плечами царевич. — Пусть только кофий попьет. Ну и насладится кислым лицом секретаря.
— Но Кирилл правильно сказал. Тебе нужна любовница.
— Ты серьезно?
— Более чем. Вон — люди уже какие гадости болтают. Им нужно дать правильную сказку, чтобы сами не выдумывали.
— Не рано?
— Тебе пятнадцать лет. Твой отец в этом возрасте уже лез под юбки всем, кому мог залезть. И его страсть сдерживала лишь твоя бабка. А ты ведешь себя как
