на очнувшегося односельчанина, сурово поджав губы.
— Гроб? Какой гроб?
Председатель растерянно глянул на нас, потом опустил глаза вниз, обнаружил себя, сидящим в домовине, и букетик цветов, скатившийся ему в ноги. Подпрыгнул на месте, плюхнулся обратно, неудачно завалился на бок. Деревянный ящик перевернулся и под ругань Степаниды перевернулся.
Председателя накрыло кружевным покрывалом и домовиной. Я шагнул к мужику, подхватил гробовину за край, приподнял и поставил на пол. Тихо подвывая, то и дело поминая какую-то мать, Иван Лукич распластался на полу в позе большого неуклюжего жука, шевеля руками и ногами. Чуть погодя председатель поднялся на четвереньки, затем с моей помощью принял вертикальное положение.
— Ты какого чёрта, дура старая, в гроб залезла? — без перехода, моментально озверев, заорал Звениконь на Степаниду.
— Ты кого дурой старой назвал, Лукич? — взбеленился Митрич, подскакивая к председателю. — А ну, извинися перед женсчиной! — потрясая кулаком, завопил дядь Вася.
— А ну, цыц, петухи ощипанные! — командным голосом рявкнула бабулька божий одуванчик. — Раскукарекалися!
Да так рявкнула, что я не зааплодировал от восторга. Воплем примерно такой же мощи будил нас старший сержант Рыбалко, когда я служил в армии. Сколько лет прошло, а до сих пор помню, как вскакивал с койки, не продрав глаза, на чистом автомате. Просыпался уже на бегу, по дороге к умывальнику.
— Учётчица! — гордо приосанившись, крякнул Митрич, подкрутив несуществующий ус.
— Фёдоровна! — раненым зайцем заверещал Иван Лукич, тут же сменив тональность. — Ты с какого ляду в домовину полезла, а?
— Так примерить, — внезапно засмущалась старушка, вмиг растеряв весь боевой пыл.
— Чего? — в три голоса завопили председатель, фельдшерица и дядь Вася.
Я тихо давился смехом, наблюдая за бесплатным цирком из первого ряда, так сказать. Отошёл к окну, облокотился на стенку и не отсвечивал. Присесть на подоконник не рискнул, не дай бог, обвалится.
— Чего ты сделала? — в абсолютной тишине переспросил Иван Лукич.
— Примерить решила, — огрызнулась Степанида.
— Да с какого рожна, Степанида Фёдоровна? — устало вздохнула Зинаида.
Бабулька зыркнула на неё, недовольно поджала губы, но потом всё-таки поведала нам свою душещипательную историю.
— Иак, а что? — начала она. — Я у тебя на приёме надысь была?
— Была, — подтвердила фельдшерица.
— Вот! — бабка обвела нас взглядом победителя.
— И что? — встрял Митрич.
— А то, старый пень! Михална мне сердце-то послушала, и говорил: хикардия у меня. Вот! — Степанида гордо выпрямилась. — Так и помереть, говорит, недолго. Нервничать нельзя, отдыхать больше, — перечисляла старушка, старательно загибая пальцы. — А когда тут отдыхать? То уборка, то засолка, то огород! Помочь ить некому! У всех свои дела! Где тут матери дела поделать? — распалялась бабулька. — На работе суета, дома полно людей.
— Да тише ты, угомонись, — поморщился председатель.
Митрич стоял и восхищённо таращился на раскрасневшуюся Степаниду. На лице его застыла блаженная улыбка, дядь Вася явно вернулся мыслями в свою молодость. В ту саму пору, когда сцепились из-за него Стёпка и покойная Таисия.
— Степанида Фёдоровна, я ж вам капельки прописала, — встряла Зинаида. — Вы их пьёте?
— Пью, всё, как велено, утром и вечером, — кивнула бабушка.
— Да ты ещё нас переживёшь Стёпушка. Какие твои годы! — ухнул Митрич.
— Тебя так точно, конь плешивый, — хмыкнула подруга дней его суровых.
— Ну, хорошо, — повысив голос, снова заговорил Иван Лукич. — Решила ты, Степанида, гроб примерить. Тьфу ты, и ведь взрослая баба… женщина! А ума… — Звениконь махнул рукой и продолжил. — Домовину ты откуда взяла?
— Так я Рыжего попросила, он и притащил, — с готовностью объяснила старушка.
— Пьёт? — печально вздохнул Митрич.
— Пьёт, — кивнула баба Стёпа.
— Но почему сюда-то? У тебя что, своего дома нет? Тащи к себе и выставляй во дворе. Там и примеряй сколько влезет! — рявкнул председатель, не выдержав накала страстей.
— Да ты что, Лукич, белены объелся? Михална, он головой-то не сильно повредился, когда бухнулся? — возмутилась Степанида.
— Теперь-то что не так? — устало вздохнул Иван Лукич, вытащил из кармана огромный клетчатый платок и промокнул лоб.
— Всё! дома у меня что?
— Хозяйство, — первым откликнулся Митрич.
— Хозяйство имеется, верно, — фыркнула Степанида. — Дома у меня семья! Дочка с зятьком, да внуки на побывке. Ну и Коленька мой, куда ж ему деться.
В этот момент мне показалось, что бабулька едва сдержалась, чтобы не показать Митричу язык. Мол, проворонил своё счастье, теперь локти кусай. Дядь Вася печально вздохнул и полез за очередной цыгаркой. Надо бы выяснить у него, где такой знатный табачок берёт.
— И что? — прервал мои мысли председатель.
— А то, дурья твоя башка! — Степанида упёрла руки в бока и сверкала глазами. — Коленька мой увидит меня в гробу, опечалится. А то и с перепугу помрёт, родименький! Останусь без кормильца!
— Ну, дура баба, как есть дура! — плюнул председатель, махнул рукой и вышел из комнаты, не оглядываясь.
За ним побежала Зинаида.
— Иван Лукич, вы меня до дома-то подвезёте?
— Подвезу, чего уж… — пробурчал председатель уже на выходе.
— Чегой-то я дура? А? Ты сам подумай, Лукич! Дом-то пустой, нет тут никого. Вот я и того! А тут вы! Я ж не знала! А всё ты, конь плешивый!
Степанида зыркнула на опешившего Митрича и метнулась вслед за Зиной и Звениконем.
— А я-то с какого боку?
Дядь Вася отмер и пошёл следом за весёлой компанией. Через минуту я остался совершенно один в комнате с домовиной по центру.
Тишина. Благословенная тишина. Я не торопился исследовать своё новое жилище. Успеется. Я смотрел на гроб посреди комнаты и улыбался, как дурак. Ну а что? Степанида жива, я жив, молод и полон сил. Передо мной открываются новые горизонты. Прорвусь, не впервой. И не из таких передряг выбирался.
Я отлип от стены и осмотрелся. Похоже, домишко давненько не ремонтировали. Точно, кажется, Митрич сказал, что покойная хозяйка была одинокая. А если она ещё и в возрасте Степаниды, неудивительно, что дом такой запущенный. Ничего, это я поправлю. Свой дом в той, будущей жизни, я тоже брал не с евроремонтом. Руками работать люблю, практически всё умею делать
